Кроме того, позднее в Крыму Петр Николаевич показал себя неплохим политиком — во всяком случае, лучшим по сравнению с другими вождями белых армий. Рискнем предположить, что у Белого движения на юге России было бы несколько больше шансов на успех, если бы Врангель стал главнокомандующим хотя бы в начале 1919 года. Но для этого ему надо было бы присоединиться к Корнилову и Добровольческой армии как минимум поздней осенью 1917 года. Он же в это время оставался в Крыму, в течение девяти месяцев не решаясь вступить в борьбу. Теперь надо было наверстывать упущенное.
И Петр Николаевич отправился к своей дивизии на фронт за новой славой.
Конница играла в Добровольческой армии особо важную роль. В условиях острого дефицита снарядов не артиллерия, а кавалерия становилась решающей силой, способной выбивать численно превосходящего неприятеля с занимаемых позиций, обращать его в беспорядочное бегство, на плечах расстроенных красных частей врываться на станции и в города и захватывать жизненно необходимые трофеи. Поэтому во время второго кубанского похода Добровольческой армии, закончившегося взятием Екатеринодара, и последующих боев в Ставрополье и Терской области белая конница действовала особенно активно.
К 30 августа (12 сентября) в состав 1-й конной дивизии входили Корниловский конный (укомплектованный казаками различных отделов Кубанского казачьего войска), 1-й Уманский и 1-й Запорожский (из казаков Ейского отдела), 1-й Екатеринодарский (из казаков Екатеринодарского отдела) и 1-й Линейный (лабинцы) Кубанского казачьего войска полки, 2-й Черкесский конный полк (пополняемый черкесами заречных аулов Лабинского отдела), 1-я и 2-я конно-горные и 3-я конная батареи и пластунский батальон. В дивизии резко преобладали кубанские казаки, только Черкесский полк состоял почти исключительно из горцев Северного Кавказа, а в артиллерийских батареях преобладали офицеры регулярной армии.
По воспоминаниям полковника Ф. И. Елисеева, служившего в Корниловском конном полку, когда в командование дивизией вступил Врангель, об этом в полку мало кто знал и его еще никто не видел.
Врангель писал в мемуарах: «По данным штаба дивизии, силы находившегося против нас противника исчислялись в 12–15 тысяч человек, главным образом пехоты, при 20–30 орудиях. Конницы было лишь несколько сотен. Противник был богато снабжен огнеприпасами и техническими средствами. При красных войсках имелось несколько бронеавтомобилей, достаточные средства связи. Дрались красные упорно, но общее управление было из рук вон плохо». Ф. И. Елисеев, однако, опровергает это мнение: «Дралась Таманская армия упорно, так как состояла, в своем большинстве, из иногородних Кубанской области района Черноморья, всегда непримиримых врагов казачества, и, по нашему мнению, строевых офицеров, действовавших против нее, — управлялась она хорошо. Это показали бои».
Елисеев в мемуарах запечатлел первую встречу Врангеля с бойцами 1-го Корниловского конного полка:
«17-го сентября перед вечером получено было приказание — „полку быть в конном строю, для представления начальнику дивизии“. Временно командующий полком подъесаул Безладнов сообщил нам, командирам сотен, что прибыл новый начальник дивизии генерал Врангель, который приедет посмотреть полк.
К вечеру, почти к заходу солнца, полк выстроился в резервную колонну у тех же скирдов, где имел постоянное охранение участка фронта дивизии. Издали показался маленький автомобиль и шагах в ста от полка — остановился. Из него вышел очень высокий и тонкий офицер в гимнастерке, при шашке и в фуражке. Безладнов, не любивший „тянуться“ перед начальством, спокойно скомандовал:
— Корниловский полк — смир-рно! Шашки — вон! Господа оф-фицер-ры! — и ленивым наметом поскакал к нему, держа шашку „под-высь“.
В полку не было ни полкового штандарта, ни хора трубачей, почему картина „встречи“ была молчалива и совсем не величественна, как было в старых полках. Полк ведь родился на поле брани и был, безусловно, славен только своими подвигами.
Издали не видно было ни лица генерала, ни его погон. Приняв рапорт, Врангель прошел вперед несколько шагов, остановился, взял руку под козырек и очень громко, внятно, с расстановкой, густым мощным баритоном, видимо, привыкший долго и картинно здороваться с войсками, произнес:
— Здо-ро-во мол-лод-цы кор-рнил-лов-цы!
— Здравия желаем Ваше-е-е…
Мы предупредили свои сотни, что ждем начальника дивизии, генерала. Конечно, все мы ждали, что появится он обязательно в черкеске… но оказалось иное. К тому же казакам не было видно ни лица, ни погон генерала, так как заходящее солнце слепило им глаза.
В своих воспоминаниях генерал Врангель пишет, что он привык и мог разговаривать с войсками, но в тот день, переговорив с Безладновым и передав ему какой-то пакет, он сел в свою машину и тронулся назад, не сказав нашему полку ни одного слова. Безладнов же повернул коня и ленивой рысью возвращался к полку. Полк продолжал стоять молча, тоскливо. Общая картина получилась скучная и томительная.
В полной тишине полка вдруг я слышу слова из передней шеренги своей сотни:
— Шо воно такэ? — т. е. кто это таков?
— А чор-рти… — вторит ему кто-то.
Офицером я впервые стою перед строем черноморских казаков, и такая вольность меня и удивила и задела. „Строй есть святое место“ — говорит наш воинский устав, и вдруг такая вольность! Быстро повернувшись в седле кругом, повел строго глазами вдоль строя передней шеренги, но… казаки смотрели вперед и лица их были „мертвы“…
Спокойный Безладнов объявил полку, что завтра, с рассветом, назначено общее наступление дивизии. На ночь полк разместился на прежнем месте, всё у тех же стогов соломы. Перед ужином, собрав сотню, упрекнул ее, что она, как и все сотни, плохо ответила начальнику дивизии на его приветствие и не сказала слова „превосходительство“.
— Далэко було, и нэ видно було, чи то було прэвосходытэльство, чи ни… — кто-то ответил из задних рядов».
Первая встреча с подчиненными у Врангеля явно не задалась. Можно сказать, что они с казаками говорили на разных языках. Ведь в Корниловском полку и в дивизии в целом преобладали казаки-черноморцы, потомки запорожцев, и родным языком для них был украинский.
Очень скоро барон понял, что в армейской гимнастерке и фуражке ему не завоевать сердца казаков. Пришлось срочно шить черкеску и папаху-кубанку.
В середине сентября 1918 года красная Таманская армия занимала территорию Лабинского полкового округа с Армавиром и часть Баталпашинского отдела со станицей Невинномысской. Со стороны Ставрополя на нее наступали пехота Добровольческой армии и 2-я Кубанская казачья дивизия полковника С. Г. Улагая. В районе Армавира действовала 2-я пехотная дивизия полковника М. Г. Дроздовского, справа и слева от нее наступала от станицы Петропавловской 1-я конная дивизия генерала Врангеля. Со стороны Майкопа действовала 1-я Кубанская казачья дивизия генерала В. Л. Покровского. От станицы Баталпашинской шли отряды полковника Шкуро, позднее сведенные в 1-ю Кавказскую казачью дивизию. Таманская армия была окружена с трех сторон. У нее оставалась единственная свободная железнодорожная магистраль Армавир — Невинномысская — Петровск. У красных было преимущество в общей численности войск и боеприпасах, поскольку в их распоряжении оказались склады Кавказского фронта. Зато белые превосходили как в кавалерии, так и в уровне боевой подготовки личного состава, поскольку в рядах Добровольческой армии была высока доля офицеров и юнкеров.
