БэВэ о душе
Присутствовало в Раушенбахе желание верить в чудесное и необычное. В своей книге «Постскриптум», записанной Инной Сергеевой, он подробно описал, как в феврале 1997 года отдавал богу душу. При этом он верил, что душа в самом деле есть и приводил тому свои доказательства. В те годы была популярна книга Раймонда Моуди «Жизнь после жизни» об ощущениях людей умерших и воскресших, их световых галлюцинациях. Он связывал их с душой. И доказательством тому служил для него фотографический снимок уходящей из тела души и измерения изменения веса при смерти.
Действительно, существовали публикации почти столетней давности и современные о взвешивания души, об изменениях веса при смерти, измеряемых граммами. И уважаемые учёные люди добавляли нечто странное и о душе и о коде сердца. Так нейрофизиолог Наталья Бехтерева говорила об общем выводе существования чего-то отделяющегося от тела и даже переживающего человека. А Пол Пирселл, врач-психиатр госпиталя в Детройте, наблюдавший пациентов с пересаженным сердцем, утверждал, что клеточная память переходит от умершего к живому.
Блажен кто верует. Существовала в Раушенбахе достаточная доля наивности, позволявшая верить в загробную жизнь и поддерживать религию.
Поздние данные американских учёных доказали, что смерти предшествует мощный энцефалоразряд, вызванный кислородным голоданием. Нейроны мозга соединены в общую электрическую цепь. Недостаток кислорода лишает их способности удерживать электрический потенциал. Предсмертный всплеск электрических импульсов подобен лавине. От него рождаются картины яркого света тоннелей и будят долгосрочную память с появлением давних впечатлений и умерших родственников, встречающих на пороге загробной жизни.
В нас нет чувства времени. Некоторые мгновения, рекордные по интенсивности, могут показаться продолжительными, длиною в жизнь. Ещё есть эффект галлюцинаций, подобный воздействию наркотиков или воздействию анестезии. Когда мозг не чувствует ни забот, ни собственного тела, и всё укладывается в ощущение бесплотной души.
Всегда находятся энтузиасты, поддерживающих бредовые идеи. В операционных оставляли рисунки, которые увидела бы душа, отлетая от тела, потому что воскресшие утверждали, что видели себя сверху и со стороны.
Мечта остаётся мечтою, как и загробная жизнь, жизнь после смерти. Была в Раушенбахе детская способность – радоваться наивным открытиям. Так радовался он своему сравнению троицы с вектором. Хотя куда удачней было бы сравнить её с разновозрастными фотографиями любого личного дела. И фотографии в разных возрастах давным-давно служат специфическим свидетельством личности. Черта Раушенбаха скорее отражала его суть жажду открытий.
У нас в ходу были разные розыгрыши. Разыгрывали по любому поводу. Включили как-то в телефонную практику справочной ответчик: «Ждите ответа». Часами это повторялось, если набрать по определённому номеру. Набирали этот номер у секретаря на редком в отделе городском телефоне, а затем отправлялись искать: «Кто ждёт междугородний разговор?» Такой обязательно находился и терпеливо ждал. «Ждите ответа», – повторялось автоматом время от времени и ждущий с готовностью подтверждал: «Я жду, жду». Засекалось время и определялись рейтинги дебилизма – как долго ждущий ждал не разобравшись?
Пик розыгрышей пришёлся на время нашей защиты. В этот день защищались трое: я, Эрик Гаушус и Семён Зельвинский. Последнего мы так извели розыгрышами, чего он нам, кажется, так этого и не простил.
С защитой на фирме у Королёва долго тянули. Необходимо было создать Учёный Совет. Совет создавался на пике славы Королёва, и он хотел создать всем Советам Совет, собрав в него всех выдающихся учёных страны. В конце концов такой Совет был создан, и голова кружилась от собранных в нём фамилий.
Пока Совет был создан только на бумаге. История каждого сбора его повторялась. Приходилось доставлять лично половине академиков подписные листы. Академики сами или с помощниками читали реферат и расписывались. Для многих поводом были предыдущие подписи: «Уж, если Н. расписался», – рассуждали многие. Собрать массив редких подписей было не просто, но руководству хотелось, чтобы на листах первой защиты расписались все. В обычных случаях достаточно было подписи всего лишь одного легендарного академика, и это считалось бы редкой удачей. Но был и особый момент и особый 1963-ий год, негласный пик скрытой славы Королёва и российской космонавтики.
Семён Зельвинский сопереживал сбору подписей и постоянно интересовался его ходом, и было глупо этим не воспользоваться. В один из предзащитных дней Гаушус с обычным бесстрастным лицом объявил Зельвинскому, что листы с подписями потеряны, и этим вызвал ужас Семёна. «Есть выход, добавил он, – у нас есть талантливый умелец, способный подделать подписи. Конечно, это будет немало стоить». Развернулась мнимая эпопея по «восстановлению» подписей. Каждый день с фронта событий сообщался результат, обсуждение которого доводило бедного Зельвинского чуть ли не до истерики.
Мы шли на защиту, впрочем, без особого страха. И проходя мимо местного гастронома Гаушус даже предложил «махнуть по маленькой». Защита закончилась благополучно. Сохранился набросок заметки с описанием защиты Борисом Скотниковым для отдельской стенгазеты «Последняя ступень». И было ещё много розыгрышей. Они были в порядке вещей. Среди массы розыгрышей самым крупным был спор о Богамских островах.
Багамские острова на космических снимках выглядят совершенно потрясающе. Лазурная в переходных цветах до изумрудного так называемая литораль просвечивает через океанские воды океана, и если нужен пример убедительности абстрактной живописи, то эта красочная океанская акварель чарует взгляд. Однако не эта причина стала выбором спора.
В большой комнате теоретиков спонтанно затеялся спор, что я в ближайшие двадцать лет побываю в любой, наперёд заданной точке земного шара. Спорили мы с Эриком Гаушусом. Ткнули пальцем в карту и вышли Багамские острова. Теперь они рядом, под боком, в сотне километрах от Флориды, а тогда были запредельно далеки, сказочно связаны с пиратскими историями и недоступны из-за нашей секретности нам совсем.
Нас ведь тогда никуда не выпускали. Сам руководитель фирмы Сергей Павлович Королёв кроме оккупационной Германии лишь раз съездил за границу, причём инкогнито, в Чехословакию. Готовился, правда, поехать в Тулузу с докладом Гаушус, и все об этом шутили: «в ту лузу», но до практической реализации этой поездки так и не дошло.
Поспорили, составили договор, что я до 1983 года побываю на Багамских островах. На договоре стояла дата – 1963 год, но привычка расписываться под документом с датой выдаёт 1965 год. Для чего потребовалась эта мистификация? Просто я подумал тогда, что в 1983-ем мне стукнет полсотни лет и можно будет отметить их вместе с датой спора. И я собирал подписи свидетелей – будущих гостей, так как в договоре отдельным пунктом было сказано: в этот день свидетели приглашаются на товарищеский ужин. Словом, думал, что всё равно соберёмся через двадцать лет, а в острова серьезно никто не верил. Мы знали твёрдо, что за границей нам не бывать.
