— Почему ты плачешь? — удивился отец.
— Это слезы радости. А вот до этого плакала так плакала, — объяснил дядя Кондрат.
— Мы считали... — Теупанэ, непонятно как попавший к нам, перекрестился. — Мы боялись, что новые правители расправились с вами... Я как простился с вами на дороге, так и решил сегодня же навестить вас, узнать, какие новости в Ажаре. А ты вон как задержался.
— Это ты, значит, страху здесь нагнал, — посуровел отец, — Как тебе не стыдно, старый уже человек! Да и все на свете перепутал. Какие же у нас новые правители?!
— Теупанэ не виноват, он только плакать помогал, — улыбаясь, произнес дядя.
Но не успели мы сесть за ужин, как во дворе залаяла собака. Гурбел лаял с остервенением, явно на незнакомого.
Отец вышел во двор и вернулся с нашим старым знакомым Амдалом.
— Какой счастливый ветер принес тебя к нам в дом да еще в такую позднюю пору? — отец указал гостю на скамейку.
— Счастья тут мало, дорогой Коция. Посмотри, в каком я виде! Так бежал, что все разорвал на себе. Еле ваш дом нашел.
Вид у Амдала был действительно незавидный.
— Кто тебя обидел? — заволновались взрослые.
— В доме у вас есть крест? — осведомился гость.
— Конечно, есть! Уай! За кого ты нас принимаешь? — обиделась мама.
Считалось, что если в доме нет креста или иконы, то говорить о злых духах небезопасно.
— Знаю, добрая Кати. Я на всякий случай спросил, — оправдался Амдал и сообщил, что встретил деавона.
— Так вот, слушайте, — начал Амдал, немного отдышавшись. — Я сегодня случайно задержался... Вы не заметили, что сегодня вечер наступил необычно рано?
Вопрос для всех был неожиданным. Стали вспоминать, когда же сегодня наступил вечер.
— Не заметили, — за всех ответил Теупанэ.
— Да, да, — продолжал Амдал, — еще даже солнце не зашло, а начало темнеть. Это сделал проклятый богами деавон... Эх, плохи наши дела, людей нехороших стало много, вот и появился у нас деавон. В Дали он очень опасен, церквей здесь мало, народ богов забыл. Плохо!
— Яро, принеси гостю помыться, — коротко приказал отец, видя, что Амдал уклоняется от главного, и давая ему возможность окончательно прийти в себя.
Но Амдал даже не посмотрел на кувшин с водой, который я принес.
— Как я уже сказал, вечер наступил очень рано, — снова заговорил он. — Иду я на пастбище, как вдруг... вижу, — Амдал закатил вверх круглые желтые, как грецкие орехи, глаза, — вижу... проклятый с горы ко мне идет в образе бесхвостого человека. Деавон! Потом он бросил мне камень в грудь. Я упал и не помню, что было дальше. Когда я проснулся...
— Как проснулся? Ты что, во сне все это видел? — разочарованно протянул Теупанэ.
— Нет, что ты, — возразил Амдал, — не во сне, конечно, а наяву, только я был в обмороке: деавон меня усыпил.
Но Теупанэ уже стал сомневаться в истинности слов Амдала:
— Это, наверное, был простой деав. Их на мельнице много. Я, правда, ни разу не видал, но люди говорили.
— Нет, нет, Теупанэ, я их знаю, — самоуверенно твердил гость, — я много их видел, и тех и других, проклятых,
— Дальше я все расскажу сам. Пусть он пока помоется, — вмешался отец. — Дальше было так. Деавон вместе со своим сыном подошел к тебе и хотел оказать помощь, но ты еще пуще испугался и начал орать, а потом бросился наутек. Яро был свидетелем тому. Скажи ему, Яро.
Пришла моя очередь во всем сознаться и внести окончательную ясность в ход событий. И я рассказал, как припас для медведя камень и как бросил его, заслышав шум.
Закончив свои признания, я опустил глаза, готовый покорно вынести упреки Амдала и родителей.
— Ты молодец, — неожиданно похвалил меня Амдал, — просто молодец! Крепкая у тебя будет рука. Как ударил меня!
Все засмеялись, и я понял, что за проступок мне не грозит никакой кары.
Закусив тем, что имелось в доме, гости стали собираться домой.
— Давай, Амдал, я провожу тебя на пастбище, — не без ехидства заметил Теупанэ, — а то тебя какой-нибудь мальчишка снова обидит.
— Ты сам благополучно доползи до своего дома, — рассердился Амдал. — Твоим слезливым глазам я не очень-то верю...
Когда мы остались одни и стали готовиться ко сну, мать спросила у отца:
— Ты, конечно, сыр так и не продал?
— Забыл. Да и сейчас там не до сыра. Ладно, давайте спать, сами съедим.
В Лахири весну ждали долго и тяжело. Когда она приходила, людям казалось, будто с них сняли каменную плиту, давившую на них долгие месяцы.
Близость к Широким странам облегчала зимнюю жизнь. В нашем доме появились такие удобства, о каких мы прежде, в Лахири, и думать не могли. Вместо лучины у нас теперь была роскошная, светлая лампа с пузатым стеклом. Очаг заменила печь. Дым выходил через дымоход, устроенный отцом. Одним словом, жизнь наша приняла совсем новые формы.
Сеяли мы главным образом кукурузу. Она давала на нашем скромном участке хорошие урожаи. Кукурузы не только хватало для питания, но и появилась возможность скармливать ее скоту. На нашем дворе хрюкали свиньи и визжали розовые поросята. В дом пришли некоторое довольство и сытость.
Разумеется, и на новом месте нас радовал приход весны. Дальское ущелье, густо поросшее липами, платанами, каштанами, кавказским дубом, грецкими орехами, превратилось в огромный цветущий сад.
Как-то мы с отцом, поднявшись до восхода солнца, чинили изгородь. Невдалеке от нас на дикой яблоне пел дрозд. Ему где-то вторил другой. Два маленьких певца принялись состязаться между собой. По мере того как поднималось солнце, в это состязание вступали новые птицы, и голоса дроздов потонули в птичьем оркестре.
— Хорошая весна в этом году! — Отец полной грудью вдохнул ароматный воздух. — Как-то сейчас там, наверху? Эх, стариков бы сейчас сюда!.. Да, Яро, весна здесь замечательная. И заметь, снег еще кое-где не растаял, а уже все в цвету, и птицы прилетели.
К полудню стало жарко, и птичий хор умолк.
— Завтра начнем пахать. Надо сегодня покончить с забором, — торопил отец скорее себя, нежели меня.
— Обязательно закончим, — кивал головой я, будто все дело было за мной.
— А сейчас пойдем обедать. Видишь, мать машет рукой?
Только мы собрались идти домой, как из леса вышли три вооруженных винтовками и револьверами человека.
— Симарэ![6] — окликнул отца молодой сван, перетянутый набитой патронами пулеметной лентой. — Дай воды!
Я побежал к дому за водой. Один из вооруженных людей стал пить. Винтовку он снял с плеча и поставил у изгороди. Я с интересом рассматривал ее. Мне никогда не приходилось видеть такого оружия. Как я позже узнал, это была английская десятизарядная винтовка.
