— Значит, ты теперь уже коммунист, — тяжело вздыхая, сказала мать. — Если только князья узнают, конец нам всем, конец.
— Ничего не будет, Кати. Ничего, верь мне, — успокоил ее Теупанэ, с аппетитом уплетая свежий чурек. — Все сваны пойдут за Коцией, вот увидишь...
— Сванам многого и не нужно, — задумчиво выговорил отец. — Но за свободу они даже на богов пойдут, если боги захотят ее отнять. Не могут они не поддержать советскую власть.
Залаял Гурбел. Я пошел открывать. За калиткой стоял бородатый старик с палкой в руке. Впоследствии, когда в опере «Русалка» я увидел Мельника, мне сразу же вспомнился тот нежданный гость, взлохмаченный, заросший, страшный.
— Добрый день, сын хорошего Копии! — сняв шапку, низко поклонился мне старик.
Я был очень удивлен. У нас не было принято, чтобы взрослые первыми приветствовали детей. Мне ничего не оставалось, как тоже поклониться старику и пригласить его в дом.
— Спасибо, спасибо, — отвечал старик, продолжая кланяться, — я не большой человек, я могу постоять и во дворе. А Коция дома? Он еще не ушел?
— Добрый день, Филифэ, — радушно приветствовал отец гостя. — Каким ветром тебя занесло? Старик низко поклонился.
— Ты что это кланяешься, как перед князем? — удивился отец. — Я ведь тебе в сыновья гожусь.
— Ты, великий Коция, — самый главный коммунист, от тебя мы все теперь зависим. Мы зайцы, Коция, а ты лев! — не унимался старик.
— Меня же выбрали. Завтра люди выберут тебя, — значит, я тогда тебе должен буду кланяться? Так мы и будем все друг другу кланяться без конца? Пойдем в дом, что стоять у калитки?
— Я думал, что ты другим стал, наш Коция, — сказал старик после того, как отец почти насильно втащил его в дом, — а ты все такой же простой.
Он высказал какую-то незначительную просьбу. Отец тут же обещал все для него сделать.
Видимо, старику очень понравилось, что новые власти не кичатся, не требуют поклонения, ничем не напоминают князей и пристава. Прощаясь, он долго тряс руку отца и желал ему счастья и здоровья.
Утром отец снова стал собираться в дорогу. Мама, как и прежде, заплакала, но остальные уже не плакали. Не плакал и я.
Отец крепко обнял и поцеловал мать, попросил дядю Кондрата почаще заходить к нам.
— Теперь, Яро, для тебя будут открыты дороги в Широкие страны. Ты скоро будешь учиться. Ты должен стать образованным человеком, не таким, как мы с Кондратом, — сказал мне на прощание отец и зашагал в сторону Ажары.
Мне хотелось крикнуть ему, что я буду такой же, как он, когда вырасту, что он самый умный и образованный человек, но он был уже далеко.
Сильно и зло залаял Гурбел. В конце полянки, с восточной стороны дома, показались два вооруженных винтовками человека. Один из них был очень высоким и широкоплечим, а другой среднего роста. Они перешагнули через изгородь и направились к нашему дому.
— Уай, боги наши, помогите! Это, наверное, бандиты! — воскликнула в испуге мать.
— Надо вернуть Коцию, — решил дядя.
— Нет, нет! — запротестовала мать. — Бандиты могут его убить, а нас они не тронут. Вот тебе надо бежать! Беги, Кондрат, беги!
— Нет, что ты! — резко возразил дядя. — Когда это я был трусом! Я еще им покажу!.. — и схватив большое полено, валявшееся у забора, приготовился к встрече с бандитами.
Вооруженные люди тем временем подошли к нашему двору, и широкоплечий еще издалека крикнул:
— Это дом Коции Иосселиани?
— Да, его дом! — хором и довольно недружелюбным тоном ответили моя мать и Кондрат.
— Добрый день, друзья! — продолжал кричать незваный гость, — а Коция где?
— Ушел в Ажару.
— Уже ушел? Меня зовут Сирбисто Навериани, а это мой друг Вети.
— Уай, боги мои! Добрый вам день, доброго счастья! — оторопела от радости мать. — А мы не думали...
«Вот он какой, наш Сирбисто!» — подумал я, с интересом всматриваясь в незнакомца.
Я тогда еще не мог знать, что передо мной стоял национальный герой моей маленькой страны, человек, который сыграл исключительно большую роль в деле свержения княжеской власти и освобождения Сванетии;
Сирбисто был одет не совсем так, как одевались остальные сваны. На нем были серая кепка, гимнастерка защитного цвета, перетянутая широким ремнем. На боку довольно низко висел большой револьвер. Брюки были заправлены в высокие сапоги.
Он все время улыбался, слегка щуря свои выразительные, с искорками затаенного смеха, умные глаза.
— Наследник Коции? — спросил вдруг Сирбисто, погладив меня по голове.
— Да, сын, — ответила за меня мать.
— Будешь учиться, из тебя выйдет образованный человек, — заговорил Сирбисто. — Сваны будут учиться наравне с другими. Теперь у нас все люди равны.
— Да поможет эртобе бог! — отозвалась мать.
— Очень рад познакомиться с семьей нашего Коции. Мы идем с перевала, думали застать его дома... Давно не видел Коцию.
Мать и дядя стали приглашать дорогих гостей к столу, но те наотрез отказались, заявив, что у них очень мало времени, им надо повидать Виктора Дгебуадзе и моего отца, решить какие-то важные вопросы и ехать в Вольную Сванетию.
Сирбисто и его товарищ простились с нами и ушли в сторону Ажары.
— Помогут вам боги бедной нашей Сванетии! — пожелала им на прощание мать.
Отец теперь появлялся дома очень редко. Он с головой ушел в дела. Все работы по хозяйству легли на плечи мамы. Главным ее помощником стал я. Верочка тоже принимала посильное участие в работе.
Вставали мы до восхода солнца и шли на поле. Возвращались, когда становилось темно, уставшие, опаленные жарким солнцем. Но и на этом не кончался трудовой день. Маму ждали работы по дому.
Приходил отец чаще всего ночью. Его посещения были очень коронки. Придет, поцелует нас, спящих, и уходит опять. Меня не всегда будили. О приходе отца я узнавал только утром и очень огорчался, что не смог поговорить с ним.
Проходили месяц за месяцем. Незаметно подкралась осень. Началась уборка урожая.
В один из особенно знойных дней, когда даже птицы все куда-то попрятались и только шмели наполняли воздух знойным, напряженным гудением, мы обламывали созревшие початки кукурузы и в корзинах переносили в сарай.
— Яро, поскорее, — торопила мать, хотя я и без того спешил, как только мог, — к вечеру может дождик пойти, сгниет кукуруза на корню.
К полудню мы успели перенести в сарай сорок корзин. Мать очень устала.
— Давай отдохнем немного, — предложил я.
— Что ты, Яро, разве можно в такое время отдыхать? Посмотри, какой урожай! Вспомни пословицу: «Дурак только сеет, умный и сеет и жнет».
