И, тем не менее, Кеннеди не собирался безучастно наблюдать за происходящим. Он сделал все, чтобы принять самое активное участие в выборах, на сколько это было возможно в его состоянии. Первые три недели после катастрофы он провел в госпитале Кули Дикенсон в Спрингфилде, запакованный в аппарат Фостера, который должен был обеспечивать неподвижность его позвоночника. Но для дальнейшего лечения его должны были перевезти в другой госпиталь. Врачи предложили на выбор или военно-морской госпиталь имени Уолтера Рида в Бетесде, штат Мериленд, находящийся вблизи Вашингтона, или госпиталь в пригороде Бостона Роксбери. Кеннеди выбрал Бостон. «В конце-концов я баллотируюсь именно там,» — заметил он. После чего с огромными предосторожностями металлический каркас с сенатором внутри был привинчен к полу военной машины скорой помощи, которая двинулась в мучительно медленный путь и, в конце концов, доставила Кеннеди в госпиталь, где для него уже были установлены четыре телефонные линии.
С этого командного пункта, затянутый в сталь и полотно, Кеннеди принялся за дело. Ежедневно по телефону он проверял работу вашингтонского и бостонского офисов, обзванивал избирателей, обсуждал детали избирательной кампании. Он сделал несколько пятнадцатиминутных обращений к избирателям по телевидению, а окрепнув, даже провел сорокапятиминутную пресс-конференцию. Пока сенатор сражался за переизбрание, лежа в госпитале, Джоан Кеннеди в сопровождении массачусетской организации — Ларри Лафлина, Джима Кинга, Джерри Догерти, Рея Ла Розы, Чарльза Треттера, Джо Гаргана и Роберта Фитцджеральда — посещали все концы штата, где требовалось произнести небольшую речь (сенатор помогал в составлении этих речей) и очаровать избирателей. Немалую помощь Джоан оказала и жена Роберта Фитцджеральда Салли, племянница бывшего губернатора Массачусетса Девера.
Занимаясь собственной кампанией, Эдвард не забывал и о старшем брате. В августе Роберт, разочарованный тем, что президент Джонсон отверг его кандидатуру на пост вице-президента, заявил, что намеревается баллотироваться в Сенат США от штата Нью-Йорк. Это заявление было встречено со смешенными чувствами даже среди доброжелателей Роберта. И дело было не только или не столько в том, что еще никогда два брата не пытались одновременно добиваться избрания в Сенат. Многие были недовольны выбором штата от которого старший Кеннеди собирался баллотироваться. Ведь хотя в детстве Роберт и жил несколько лет в Нью-Йорке, он был сыном Массачусетса, он числился в списке делегации Массачусетса на съезде демократической партии 1964 года и до середины октября был зарегистрирован как массачусетский избиратель, а в Нью-Йорке выступал как типичный «саквояжник». Но у Роберта не было иного выбора: место в Массачусетсе было занято, при чем его родным братом, но что гораздо важнее штат Нью-Йорк вообще казался ему предпочтительнее. Как ни как в то время именно Нью-Йорк часто называли ступенькой к Белому Дому, и Роберт Кеннеди не мог не учитывать этого обстоятельства.
1 сентября Роберт добился выдвижения на пост сенатора от демократической партии штата Нью-Йорк, а Эдвард предупредил: «Бобби придется баллотироваться самостоятельно. Наша мать уже задействована в моей кампании. Я просил ее первый». Впрочем, это ворчание не означало, что младший брат был недоволен решением старшего баллотироваться. Он очень хотел, чтобы Роберт победил, и потому с интересом наблюдал за ходом кампании. Как-то посмотрев по телевизору выступление Роберта, он озабочено произнес: «Скажите Бобу, чтобы он улыбался. Он выглядит так, словно ненавидит кампанию».
В подобных хлопотах и проходили месяцы, которые Кеннеди проводил в госпитале. Несколько раз ему звонил президент Джонсон. Поскольку Эдвард был признанным главой демократов в своем штате, президент считал своим долгом узнать, хорошо ли продвигается его, Джонсона, президентская кампания. Но сенатора занимали не только выборы. В победе — и своей собственной, и брата, и демократов в целом — он не сомневался и потому начал размышлять о будущем. О своем месте в Сенате и вообще в жизни. «У меня было много времени, чтобы подумать о том, что важно, а что нет, и о том, что я хочу делать со своей жизнью».
На Кеннеди произвело большое впечатление письмо сенатора Джорджа Макговерна, который писал, что страдания сыграли большую роль в становлении Авраама Линкольна, Франклина Рузвельта и Джона Кеннеди, и выражал надежду, что собственные печали Эдварда и долгое выздоравление помогут ему вступить на более прекрасный путь, чем было бы при других обстоятельствах. Нет ничего удивительного, что письмо запало в голову Кеннеди, сравнение с Линкольном и Рузвельтом было более чем лестно. Устоять перед подобным сравнением было трудно. И удовольствие, которое Кеннеди получил от этого письма, естественно легло на желание сенатора глубже разобраться в современных проблемах. Он обратился к друзьям из академической среды с просьбой устроить для него нечто вроде курсов по аспирантскому обучению. Занятия должны были проходить два раза в неделю в течении двух часов. Семинары проводили профессора Гарвардского университета и Массачусетского Технологического Института, эксперты правительства. А какие имена! «Деканом» этих курсов был экономист Джон Кеннет Гэлбрейт, с сенатором занимались профессора Роберт Вуд, Сэмюэл Бир, Джером Визнер, Джерралд Захариа, Карл Кейзен, Хеллер, Марк де Вулф Хау и помощник министра обороны США Макнамары Алан Энтовен. Изучаемые проблемы были самые разнообразные: правительственное управление, межправительственные отношения, взаимоотношения правительства и штатов, проблемы платежного баланса, импорт, экспорт, банковское дело, монетарная система, безработица, проблемы Латинской Америки, нужды науки и новейшие системы вооружений. Кеннеди работал очень упорно, и Марк де Вулф Хау, который двумя годами раньше был возмущен его претензиями и даже назвал «наглым мальчишкой», неохотно признавал, что Кеннеди прекрасно справляется со своими занятиями. Когда Эдварда в госпитале как-то навестил его бывший соперник Джордж Кэбот Лодж, он был ошеломлен количеством книг, окружающих сенатора. Джоан немного подсмеивалась над мужем, уверяя, что он читает книги, которые ему следовало бы прочесть еще в колледже, но как бы там ни было, понимание многих проблем современности становилось все более глубоким день ото дня.
Судя по всему, именно во время выздоровления Кеннеди почувствовал настоящий вкус к чтению, и не только к специальной литературе, но и к художественной, которая была совершенно чужда Джону. И, однако же, за все долгие шесть месяцев излечения от ранения сенатор так и не нашел времени и не намеревался его искать в будущем, чтобы прочесть доклад комиссии Уоррена об убийстве президента Кеннеди. Как и весь остальной клан.
