Юлия Белова - Клан

Наконец, сенатор начал вставать, и сержанты подошли поближе, но Джозеф гневно замахал на них руками. Он не желал никаких поблажек и потому заявил:

— Уходите. Тед встанет или упадет.

Кеннеди не падал. Опираясь на трость, он сделал шаг, потом еще один. Вместе с отцом он вышел на веранду, где они сфотографировались — старый и молодой, оба опирающиеся на трости и словно бы поддерживающие друг друга, однако не смотря на все улыбающиеся и счастливые.

А 16 декабря 1964 года в морозное и непривычно снежное утро Эдвард покинул госпиталь. Он шел с трудом, заметно волоча правую ногу, недостаток, с которым ему приходилось бороться год за годом. Врачи не верили, что он когда-нибудь сможет ходить без трости, но сенатор сразу же окрестил ее «временной». И вопреки всем прогнозам врачей оказался прав. Постепенно он смог вернуть себе нормальную походку, потом начал бегать, заниматься спортом. Конечно, ему помогло крепкое здоровье и спортивная закалка, но также и воля. Воля воистину железная.

Первая поездка Эдварда после выхода из госпиталя была печальной данью памяти погибшему другу. Вместе со своими помощниками Реем Ла Розой и Эдди Мартином он приехал в Андовер в Массачусетсе, где некоторое время молча стоял над могилой Эдди Мосса. Затем отправился в его дом, где провел около часа, беседуя с его вдовой и детьми. И только после этого сенатор сел в самолет, чтобы вместе со своей семьей отдохнуть в жарком климате Флориды.

Год 1964 подходил к концу.

В январе 1965 года оба брата Кеннеди принесли присягу как сенаторы Соединенных Штатов Америки, и впервые два брата одновременно занимали места в верхней палате Конгресса США, а Джозеф Кеннеди стал первым американцем, воспитавшим среди своих детей сразу трех сенаторов. Отныне в стенограммах заседаний палаты и комитетов появилось некое новшество. Это других сенаторов отмечали просто как сенатора Макговерна или сенатора Джавитса, братьев Кеннеди различали иначе: сенатор Кеннеди от Массачусетса и сенатор Кеннеди от Нью-Йорка. Было в этом нечто аристократическое!..

Для Эдварда появление в Сенате было возвращением в родной дом. Отныне ему не требовалось доказывать окружающим, что он не избалованный мальчишка, а серьезный политик. Его усердие, а также огромный перевес в полученных на выборах голосах убеждал коллег, что он достойный член сенатского клуба. Законодатели больше не косились на него, не называли снисходительно «Тедди» и вообще встретили с удивительной теплотой и дружелюбием.

И Эдвард, и Роберт были младшими сенаторами от своих штатов, однако старшинство Эдварда было выше, чем у Роберта, младше которого был лишь один сенатор — Джозеф Тайдингз из штата Мериленд. Когда-то, в детстве, именно Роберт был наставником Эдварда во многих сферах жизни, но в сенате их положение поменялось. Совершенно неожиданно младший брат оказался наставником старшего, а старший, принужденный доказывать своим коллегам, что он достойный законодатель, вынужден был то и дело обращаться за помощью к младшему. Все это требовало от Эдварда немалого чувства такта, ведь Роберт отныне был пусть и не главой клана (этот титул принадлежал Джозефу), но чем-то вроде «генерального директора предприятия».

В первый день, когда оба брата вошли в зал заседаний Сената, журналисты с интересом заметили, что Роберт остановился и пропустил Эдварда вперед. Стало известно, что подъезжая к зданию Сената, Роберт поинтересовался у младшего брата, куда ему лучше править, так как тот «лучше знает всю эту рутину». И вновь журналисты принялись строить прогнозы. От них не укрылся тот факт, что коллеги-сенаторы встретили Роберта холодно. Они знали, что соперник Кеннеди сенатор Китинг пользовался в Сенате всеобщим уважением. Знали, что значит быть младшим сенатором, и задавались вопросом, каково это после поста министра юстиции.

— Как вам нравится место в конце палаты? — спрашивали репортеры Роберта, намекая на его положение в системе старшинства.

— По крайней мере, я вошел внутрь здания, — бодро отвечал новоявленный сенатор.

Строго говоря, Роберт не был чужим для Сената. В 1950-х годах он работал следователем в двух сенатских комитетах и проявил себя на этой работе как человек на редкость цепкий и агрессивный. Настолько агрессивный, что однажды сцепился в рукопашной с одним из сотрудников комитета, так что их с трудом развели, а в другой раз чуть было не побил сенатора Барри Голдуотера, посмевшего выразить несогласие с методами работы Роберта. «Вы сомневаетесь в моей честности?!» — прорычал Роберт и, сжав кулаки, ринулся на опешившего Голдуотера. «К счастью, — рассказывал потом сенатор, — Джек Кеннеди вскочил со своего места, схватил Бобби за шиворот и не дал побить сенатора США».

Приходилось Роберту появляться в Сенате и в качестве министра юстиции, когда он выступал на слушаниях в комитетах палаты, отстаивая те или иные законодательные инициативы администрации Кеннеди. Но за все эти годы он так и не смог добиться взаимопонимания с законодателями, да и не очень-то стремился к этому. «Он и раньше не проявлял дружелюбия к сенаторам, — утверждал один из сенаторов-демократов. — Он сотни раз проходил мимо, не здороваясь. Всегда казалось, что он погружен в свои мысли».

Став сенатором, Роберт не изменил своего поведения. Иногда законодатели даже забавлялись различиями в манерах двух братьев-сенаторов, но смех смехом, а Роберт и Сенат существовали, как будто, в двух разных мирах. Конечно, Роберт старался быть хорошим законодателем, но те требования, которые сенаторы предъявляли к новичкам, казались ему надуманными и совершенно ненужными. Он никак не мог понять неизменного сенатского ритуала взаимных комплиментов и расшаркиваний, обычая называть коллег-сенаторов «своими многоуважаемыми друзьями от таких-то штатов», даже если один «многоуважаемый друг» испытывает сильное искушение вцепиться к горло другому «многоуважаемому другу», убеждения старших сенаторов в том, что весь предыдущий опыт их коллег за пределами Сената не играет особой роли, и привычки законодателей произносить длинные восхваления первых речей новичков-сенаторов вместо того, чтобы высказаться по их существу.