Мы с Тони сделали перьевую перину, которую продали в Жигалове. На вырученные деньги мы купили козу и назвали ее Муней. Она родила нам двух козлят, одного из них мы закололи на мясо. Коза давала нам молоко, которое мы могли добавлять в чай или в мучную болтушку, заменявшую суп. Мы считались зажиточными крестьянами, потому что на завтрак у нас был хлеб, а вечером — картошка. Ели мы всего два раза в день.
Когда приехал финансовый инспектор, то возникла серьезная проблема. Мы пользовались гектаром колхозной земли, из которой полторы сотки отвели под грядки огорода и сорок соток под картофельные борозды. Как выяснилось, за это нужно было заплатить налог в размере 1200 рублей. Откуда нам было взять такую огромную сумму? Мы не смогли заплатить налог и тогда у нас конфисковали козу. Тони безудержно плакала. Она сильно недоедала, и козье молоко имело огромную важность для нашей семьи. На наше счастье, соседка давала нам немного молока. По воскресеньям мы отправлялись на рынок и понемногу продавали наши вещи. Мне пришлось расстаться с моим единственным костюмом, чтобы погасить задолженность по налогам и выкупить козу.
Наступил сочельник 1950 года. Мы поставили на праздничный рождественский стол все, что смогли: вареную свеклу и картошку, а также квашеную капусту. Тони приберегла для этого случая пол-литра козьего молока. Мы почувствовали себя по-королевски богатыми. У других крестьян не было даже этого. Мы погадали — зажгли бумажку, и по отбрасываемой ею тени пытались определить, каким будет наше будущее. Мы с Тони заговорили о доме. Тони плакала, вспоминая Ромаса, который учился в университете, и 25 марта 1949 года избежал ссылки в Сибирь. Нам стало известно, что его выгнали из университета, и он остался совсем без средств к существованию. Слава Богу, Ромаса подкармливали родственники, присылавшие ему из деревни еду.
Однажды я решил отправиться в тайгу, чтобы забрать сани, которые там смастерил. По пути в лес я наткнулся на стаю волков. Лошадь испуганно всхрапнула, и я еле удержал ее. Моим единственным оружием был топор. Ко мне приблизилась молодая сильная волчица, которая остановилась метрах в трех от меня. Остальная стая, около двадцати волков, находилась чуть в стороне. Было странно, что я не боялся их. Внезапно я понял причину — серые хищники просто присматривались ко мне, но вовсе не собирались нападать. Мы с волчицей обменялись взглядами, как будто понимая друг друга. Неожиданно волки сорвались с места и убежали в лес. Я вытер пот со лба.
За мою работу мне выдали два мешка пшеницы. Я отправился на водяную мельницу в Нижней Илабадге, которая располагалась в 28 километрах от Рудовки. Мельник оказался сосланным в Сибирь литовцем. Колхоз велел забрать мне три мешка муки. Дорога проходила по тайге и вела к развилке Жигалово — Ба-лагинск/Иркутск. От этой развилки до мельницы нужно было преодолеть еще три километра пути. Мне пришлось почти целый день ждать моей очереди. Когда я кормил лошадей, мельник посоветовал мне: «Возьми этот горшок и вот этими двумя тряпками обмотай палку. Получится факел, он послужит тебе вместо ружья». (Ссыльным не полагалось хранить огнестрельное оружие.) «Если на тебя нападут волки, зажги факел и отбивайся им. Звери боятся огня». Он смочил керосином тряпицу и показал, как сделать факел. У меня был с собой топор, и я сомневался, что совет мельника мне пригодится.
Я получил свою муку и выехал с мельницы в полдень. На дороге, ведущей в Жигалово, начался буран, сопровождавшийся сильным ветром. Все быстро замело снегом, и через считаные минуты дорога скрылась под его толстым слоем. Я доверился лошади, которую мне выдали в колхозе для перевозки муки, надеясь, что она инстинктивно отыщет правильный путь. Она завела меня в тайгу. Снегопад не останавливался, а ветер все не утихал. Мне пришлось яростно тереть щеки и нос, чтобы не обморозиться. Я слез с саней и пошел сзади, чтобы лошади было легче идти. Было очень холодно, и я не раз пожалел о том, что у меня не было нормальной зимней одежды. Стремительно начало смеркаться. Где-то вдали я увидел в темноте огоньки волчьих глаз. Меня поджидала стая волков, и на этот раз я почувствовал, что они обязательно нападут на меня. Я понял, что на топор не стоит рассчитывать и меня спасет лишь факел. На сильном ветру я дрожащими пальцами пытался зажечь его. Это удалось мне не сразу, но я все-таки справился с задачей. Я принялся размахивать зажженным факелом. Волки отступили, и лошадь, осмелев, собрав остатки сил, рванула вперед. Я прибыл в Рудовку в полночь. С меня крупными каплями стекал холодный пот. Лошадь подошла к самому дому. Увидев меня, Тони заплакала. Еще когда я уезжал из дома, она сердцем почувствовала поджидающую меня опасность. Я почувствовал ее любовь и заботу и понял, что не одинок на этом свете.
Снова наступила зима. Мы убрали последние снопы пшеницы с заснеженных полей. В начале ноября все полевые работы были закончены.
В Жигалове я встретил несколько немцев, бывших солдат войск СС. Они рассказали мне о железнодорожной ветке Тайшет — Ускат неподалеку от Лены, которую строили немецкие военнопленные, находившиеся в исправительно-трудовых лагерях, а также русские узники ГУЛАГа, главным образом те, кто в свое время побывал в немецком плену. В таких лагерях хуже всего обращались с бывшими солдатами армии Власова, отличавшимися особой жестокостью. От непосильного труда умирали тысячи заключенных. Их хоронили под насыпями железнодорожных путей, которые строили заключенные. Грузовые поезда, движущиеся по трассам Севера, и сейчас проезжают по костям тех, кто эти трассы строил.
Поволжских немцев и немцев из Крыма и из-под Одессы в 1940 году отправили в Вартегау, что на востоке Германии, в соответствии с советско-германским договором и согласно распоряжениям Комиссии по репатриации[2]. Когда эти земли вновь отошли к Польше, немецких переселенцев выслали, разрешив взять с собой всего сорок килограммов личных вещей. Все закончилось их отправкой в Сибирь. Я много беседовал с этими немцами. В Воркуте и Норильске они строили железную дорогу и тысячами умирали от недоедания и тяжелого труда. Здесь работали и также умирали немецкие военнопленные. Советский Союз был государством, где торжествовали жестокость и насилие. Его официальным лозунгом была следующая фраза — «Пролетарии всех стран, объединяйтесь!». Населявшие его народы жили в вечном страхе репрессий, ведь попасть в лагеря мог каждый.
К счастью, нам по-прежнему хватало еды. У нас был хлеб, козье молоко, а также сало и колбаса, которую присылала нам из Литвы сестра Тони. Но, конечно, основу рациона составляла картошка. На Рождество 1950 года Антона была беременна. Мне хотелось, чтобы у нас родился сын, и мы с Тони часто говорили об этом. Я каждый день уходил в тайгу, где пилил дрова для школы и несколько поленьев приносил домой. Наша горница имела большие размеры, и ее приходилось протапливать круглые сутки.
