— Я не знаю, что за дерьмо ты несёшь, Александр. Но я патриот, и поступаю в интересах своего народа. Я даже не пью пиво «Гиннес».
— Теперь, ты меня запутал, Падди. Я так полагаю, что пить пиво Гиннес и есть настоящий патриотизм?
— А вот и нет, к сожалению, завод Гиннес принадлежит англичанам, вот поэтому то, я и не пью этого пива, — и в расстроенных чувствах Падди махнул рукой.
К чему этот спор? Зачем я дразню дракона? Затрагивать национальные вопросы, всё равно, что носить кипяток в кастрюле без ручек и без помощи полотенца. Легко обжечься. Впрочем, именно этому я и удивляюсь. Если бы такой лозунг прозвучал в Москве: «Покупайте у нас, потому что мы русские!» то авторов такого шедевра тут же обвинили бы в национализме, шовинизме и наслали бы на них Антимонопольный комитет с тем, чтобы прикрыть такую лавочку.
Привет драгоценный!
Чем тебя порадовать не знаю… Вчера было такое тоскливое настроение, уже надумала было плакать вечером, но потом посмотрела на Сашу и решила, что ей не нужно видеть моих слёз.
Хочу быть пофигисткой и смотреть на всё оптимистически, но когда некому высказаться, становится очень тяжело. У всех такие же трудности, и потому мне некому вылить свои проблемы. От такого настроения в душе всё закипает и собирается буря, которую я как могу, усмиряю в себе.
Саша совсем испортилась, не слушается меня совершенно. Вчера, собираясь в детский сад садик, она захотела чупсик. Я сдуру пообещала ей. Всё ведь сделаешь, чтобы ребёнок скорее собрался. Мы с ней выскочили на улицу, денег, как всегда нет, и я быстренько пробежали с ней мимо магазина, надеясь, что она забудет. Я такая наивная! Как пришли в группу Саша вцепилась в меня и стала вопить, что я ей не купила чупсик… Даже воспитательница не смогла её убедить оторваться от мамы… Чувствуя за собой вину, я же обещала, я поскакала к бабушке занять денег, потом за чупсом в магазин, оставив её смотреть в окошечко. Притащила ей его, только тогда она перестала вопить и пошла в группу.
Воспитательница посочувствовала мне, сказала, если Саша что‑то захочет, то не отстанет, пока этого у неё не будет. Я уже не знаю, как на это реагировать, радоваться, что она идёт к намеченной цели любыми путями или огорчаться из‑за её упрямства. С ужасом смотрю в будущее: то ли ещё будет. Я понимаю, что такое поведение, это результат отсутствия твоей отцовской любви, отцовского воспитания. Ей очень тебя не хватает!
Я люблю тебя, я часто думаю о тебе, когда я иду в ванную, то я вдыхаю аромат твоего лосьона после бритья. Чувствую тебя даже на расстоянии, знаю, что ты так же скучаешь по мне.
Люблю. Твоя жена.
P. S. Отправляю тебе мои фотографии и копии документов для получения Рабочего Разрешения для меня. Перспектива выглядит многообещающей, но на сердце такая странная тоска и ощущение тревоги.
Терзаемый переживаниями о возможном приезде жены я интересуюсь у своего ангела:
— Шинейд, скажи, а могла бы моя жена, как‑нибудь, получить работу медсестры? У неё богатый опыт, и высокая квалификация.
— Честно скажу, я не знаю. Но вот что я тебе скажу. Моя тётя находится в доме престарелых, и там есть медсестра из Литвы, давай я спрошу у неё номер телефона, и если она не против, то ты ей позвонишь?
— Конечно, давай, — обрадовался я, — если она не поможет, то наверняка, даст дельный совет!
Через неделю Шинейд потянула мне маленький листок с номером телефона и именем. «Александр, буду рада вашему звонку. Инга».
«Красивое имя», — подумал я, что придало уверенности в том, что это добрый знак, и возможно, у нас всё получится.
Я надел на себя водонепроницаемый костюм и стал похож на моряка рыболовецкого флота, который тянет сеть с рыбой во время лёгкого шторма. Без такого костюма невозможно ехать на велосипеде, когда идёт дождь. На стареньком велике я добрался до ближайшего городка, где на единственной улице стоял единственный телефон в стеклянной будке.
Я рыба наоборот. Внутри будки не так чтобы было тепло, но, по крайней мере, сухо. А там за стеклом дождь льёт с такой силой, будто грозится наполнить таксофон водой и утопить меня в нём.
— Здравствуйте, Инга, это Александр, вы можете сейчас со мной поговорить?
— Конечно, Саша, чем я могу вам помочь, что вас интересует? — приятным тоном профессиональной медсестры, ответил мне голос на том конце телефонной линии.
— Я знаю, что вы работаете медсестрой, скажите, как вам удалось получить такую работу, и получится ли у моей жены работать тут по профессии? Она медсестра с пятнадцатилетним стажем.
— Видите ли, Саша, мне так не хочется вас разочаровывать, когда человек хочется чего‑то добиться, то он обязательно добьётся этого. Только скажите мне, ваша жена гражданка Евросоюза или она из России?
— Да, из России, это разве имеет какое‑то значение?
— К сожалению, это имеет существенное значение, — огорчённо и сочувственно вздохнула Инга. — Да, я работаю, потому что я из Литвы, а это государство — член Евросоюза, и потому моя квалификация тут признаётся.
— Но у моей жены опыт работы пятнадцать лет!
— Мне так не хочется огорчать вас, я приведу вам один пример. В нашем доме престарелых работает девушка из России. У неё тоже продолжительный опыт, мы с ней учились в одно и то же время в 1988 — 1992 годах, тогда, когда Литва была частью СССР. У нас с ней абсолютно одинаковая квалификация. Я могу работать медсестрой, а она нет, потому что я из Литвы, а она из России. Я скажу вам больше, я знаю, что она имеет более богатый опыт, но всё что ей доверяют, это менять памперсы.
— Что за вздор, Инга, почему? Неужели нет выхода?
— Саша, на самом деле это несуразица, но это реальность современного Евросоюза, одинаковые люди с одинаковой квалификацией, оказались по разные стороны применения законов. Вашей жене придётся переучиваться, то есть, фактически, учиться заново.
— А как это сделать?
— Ничего сложного, главное это ваша способность платить деньги за образование.
— Много? — спрашиваю я, заранее понимая, что спрашиваю, не для того, чтобы начать копить, а для того чтобы убедиться, что вся эта затея лишь моё очередное заблуждение.
— Ну, если, к примеру, не ехать далеко, скажем, если учиться на медсестру в Дандолкском Политехническом Институте, то образование вам обойдётся в тридцать пять тысяч евро.
— Тридцать пять тысяч евро? — с болезненным трепетом в голосе кричу я в трубку. Я чувствую, как пот струится по моей спине, и кажется мне, что я стою не в телефонной будке, а под открытым небом. Вокруг только дождь, ветер, я и телефонная трубка в руках с оборванным проводом.
