Так идея борьбы за «общее» дело стала довлеть над внешне «частными» вопросами признания проблематики прав женщин. И в конечном счете очень скоро, в ходе революции 1917 года, поглотила эту проблематику – поглотила, несмотря ни на успехи женского движения начала века, ни на его идейно-теоретическую продвинутость.
Тем не менее можно с полной уверенностью утверждать, что в канун революции 1917 года женское движение было признанной общественно-политической силой в России. Его достижения обеспечили такой запас прочности идеям гендерного равенства, что заставили новую власть, возникшую в ходе революции, считаться с этими идеями и даже включить их в программу построения нового общества.
Крылатый Эрос. Александра Коллонтай
Большевики стали, пожалуй, первыми в истории руководителями государства, которые создавали свой строй, реконструируя базисные человеческие отношения – социальные отношения между полами. Декретами, принятыми в декабре 1917 года, они предоставили женщинам всю полноту гражданских прав и свобод, уравняв их с мужчинами перед лицом закона. Правда, одновременно с выходом в свет этих декретов все независимые женские объединения были запрещены. Дело отстаивания женских интересов советская власть взяла на себя. Так возникло совершенно новое явление – «государственный феминизм», или специальная политика государства в отношении женщин, в рамках которой отныне осуществлялась «эмансипация» советских гражданок.
Государство и правящая партия в рамках этой политики опекали сформированные ими сначала «женотделы», затем «женсоветы». «Приводным ремнем» партии считался и Комитет советских женщин, созданный в 1941 году как антифашистская женская организация. Он занимался в основном контактами с антифашистскими организациями за рубежом, а позднее стал объединением «женсоветов». Советские женские организации не ставили вопросов о гендерном равенстве. Они пропагандировали партийные решения, в которых говорилось о необходимости «улучшения положения женщин».
Основная заслуга в самой постановке вопроса о необходимости специальной государственной политики в отношении женщин принадлежала признанному теоретику большевиков Александре Коллонтай. С этой точки зрения особый интерес представляют две ее работы 1920-х годов: цикл лекций «Труд женщин в эволюции народного хозяйства» и роман «Любовь пчел трудовых». В них Коллонтай предлагала революционному государству сделать ставку на женщину как на привилегированного партнера при создании нового коммунистического уклада. Почему? Потому что неблагонадежность мужчины как агента новых социальных отношений для Коллонтай была очевидна. В своих работах она упорно подчеркивает мысль об общности интересов женщины и нового государства: «Советская власть, первая в мире власть, которая взяла мать и ребенка под свою защиту», и здесь же: «История движения работниц сливается с движением нашей партии».
Коллонтай рассчитывала искоренить саму систему патриархатных отношений с помощью «революции быта» – его организации на новых коллективистских началах. Питание в общественных столовых, стирка в прачечных, воспитание детей в детских садах и государственных школах – все это должно было, по ее замыслу, подорвать «инстинкты» и «навыки» частной жизни, разрушить основы традиционной семьи. Ведь брак в таких условиях будет браком «без быта», а то и совсем исчезнет. Жизнь в трудовом коллективе вытеснит традиционную семейную жизнь. Так будет преодолено традиционное разделение труда между полами. Женскую роль в этом случае будет отличать от мужской только одно – материнская функция. Но и она изменится – станет функцией социальной. Очень почетной и поощряемой государством.
Надо сказать, что идеолог государственного феминизма в советской России – Александра Коллонтай – была не только первой в мировой истории женщиной-министром и первой женщиной-послом, но и предвестницей пресловутой «сексуальной революции», произошедшей во второй половине XX века. На протяжении всей своей жизни она неоднократно бросала вызовы обществу.
Александра Коллонтай, урожденная Домонтович, была генеральской дочкой, получившей домашнее образование. К 16 годам благодаря своей красоте и живости темперамента она уже сводила с ума не только сверстников-подростков, но и зрелых мужчин. Летом 1889 года во время каникул в Ялте прекрасная Шурочка Домонтович отвергла ухаживания 40-летнего генерала Тутомлина, личного адъютанта императора Александра III. Родители, мечтавшие о такой блестящей партии для своей дочери, были в шоке. Однако та упорно не хотела «жить как все» и напрочь отвергала ту модель социального успеха, о которой мечтали все молодые барышни ее круга. Разбив несколько сердец, генеральская дочь вопреки воле родителей вышла замуж за своего троюродного брата, выпускника Военно-инженерной академии Владимира Коллонтая.
Но быстро выяснилось, что роль хранительницы домашнего очага и заботливой супруги очень раздражает Александру, а свои интимные отношения с мужем она называла «воинской повинностью». Чтобы как-то разнообразить свою жизнь, она закрутила бурный роман с другом семьи Александром Саткевичем, который в то время жил у них на квартире. В 1898 году она ушла от мужа и разорвала отношения со своим любовником, после чего уехала за границу. Однако фамилию первого супруга Александра Коллонтай будет носить всю оставшуюся жизнь, хотя на его похороны, совпавшие по времени с революционными событиями 1917 года, она не поедет.
В Европе Шурочка познакомилась со всеми знаковыми фигурами международного революционного движения – Полем Лафаргом, Карлом Каутским, Розой Люксембург, Георгием Плехановым и Владимиром Ульяновым. В 1908 году, после серии публикаций Коллонтай в радикальной европейской прессе, в царской России новоиспеченную революционерку объявили персоной нон грата. Но Коллонтай, кажется, не расстроилась. Она и не собиралась возвращаться. Крутить романы с известными революционерами, например, Петром Масловым и Александром Шляпниковым, можно и в Европе.
...
Александра Коллонтай не собиралась возвращаться в Россию: крутить романы с известными революционерами , например, Петром Масловым и Александром Шляпниковым, можно и в Европе.
Александра Коллонтай вернулась в Россию только после Февральской – пришлось ехать в Петроград, ведь туда перебрались все знакомые. Общее воодушевление революционной феерии подействовало на нее опьяняюще. Выступления Коллонтай на митингах вызывали у слушателей массовую эйфорию, и одержимая революционным экстазом толпа устраивала ей овации. Именно в этот период «валькирия революции», как называли ее корреспонденты западных изданий, познакомилась с вожаком революционно настроенных матросов Балтийского флота Павлом Дыбенко. Начавшийся между ними роман мгновенно стал достоянием общественности. На постоянные напоминания «доброжелателей» о том, что она старше Дыбенко на 17 лет (в 1917 году ей было 45, ему – 28), Коллонтай неизменно отвечала: «Мы молоды, пока нас любят».
