10 марта. Глазго, Шотландия: Я представлял себе, что нас закидают, заплюют и всё такое. Вместо этого вышел грандиозный концерт. Играли в знаменитом зале «Бэрроулендс». Действительно хорошая акустика. С погрузкой аппаратуры замучились, поскольку здесь несколько длинных лестничных пролётов и нет лифта. Грузчики здесь славятся умением быстро и ловко таскать аппаратуру вверх-вниз по этажам. Поскольку большинство из них – злоебучие психи-байкеры, лучше не попадаться у них на пути. Сегодня смотрел концерт «Перцев». Я никогда ничего подобного не видел. Зал, конечно, был битком, и все прыгали всё время вверх-вниз, точно ими дирижировали. Я думал, они пробьют пол. Теперь я в гримерке, холодной и вонючей, а в душе только холодная вода. Я не одинок, потому что я не человек. Я нечто, играющее концерты, причём – каждый вечер. Что бы со мной ни случилось, ни музыке, ни дороге нет до меня дела. Дорога всегда ждёт, чтобы я задрал лапки и свалил. Всегда пытается сказать мне, что во мне никогда ничего не было, что я всё это понарошку. И нужно принимать вызов, вот в чём вся штука, нужно уметь без этого обходиться, пока не добьёшься. Вот поэтому я никогда не остаюсь с болтунами и льстецами. Я умнее. Дорога смотрит на меня и смеётся, думая, что снесёт меня напрочь. А ты держишься, тебя поздравляют и хлопают по плечу, а потом ты теряешь свою силу. Вот чего не понимают все эти группы. Чтобы выдать что-то, ты должен быть чист. Нечистота – вот что изнашивает этих рок-звёзд. Большинство этих людей с гитарами – такие поверхностные. Такие фальшивые. Они не принимают вызов. Дорога пережёвывает и выплёвывает их. Они жалуются, что в дороге, мол, слишком круто. Конечно, круто, но и ты должен быть крут. Это же так просто. Или проходишь весь путь до конца, или тебя выкидывает.
14 марта, Брикстон, Англия: Последний вечер с «Перцами». Появились «Beastie Boys» в полном составе. Это было что-то. Одна из тех немногих групп, что по-настоящему что-то значат. Гитарист «Перцев» пришёл к нас в гримерку и забормотал что-то про то, как, мол, прекрасно было с нами играть. Наверное, удолбался вчерняк. Хотя парень, судя по всему, неплохой. Я с ним весь тур ни словом не перемолвился – только здоровались мимоходом. Эндрю всего скрутило по всяким поводам, он попросил нас с Гейл встретиться, а когда я согласился, мол, давай поговорим, сказать ему оказалось нечего. С ним постоянно такая херня – никогда ничего прямо не говорит. На хуй, я играл просто дьявольски и всё им выдал. Мне кажется, хорошая гастроль. Трудно было смотреть, как по всей комнате тусуются «Бисти», и не думать о Джо – как он бы им радовался. Мне нужно вернуться в Нью-Йорк и следующие несколько дней делать прессу. Один вечер за другим – а я по-прежнему здесь. Нужно постоянно возвращаться и бить – год за годом. Нужно стать невероятным. Вот то, чего такой расшиздяй, как Эндрю, никогда не освоит. Нужно чувствовать большую и просто ломовую гордость за то, что делаешь, и понимать: это важнее сна, важнее всего на свете. У меня кровь самурая. Зал в Брикстоне промёрз насквозь, в комнатах вонь. Зашёл какой-то парень – смутно знакомый по Лондону – и начал тут всё разносить к ебеням. Пришлось его вышвырнуть. Пьянчуги – такая падаль. Если какой-нибудь знакомый напьётся и попадётся мне на глаза, я его больше не уважаю. Тех из группы, кто напивается, я ещё как-то терплю, потому что они никогда не пьют на сцене, но тех, кто пьёт и напивается, я никогда не смогу уважать так же, как тех, кто не пьёт. Если действительно хочешь уничтожать, то с тобой всегда всё в порядке, и у тебя всё получится. Иначе ты просто херню несёшь.
1 апреля. Фуллертон, Калифорния: Сегодня играли на открытом воздухе в Университете Калифорния-Фуллертон. Неплохо. Спели несколько песен, и начался дождь. Мы всё равно играли. Дождь лил вовсю. Но мы продолжали играть. Я думал, нас точно шарахнет насмерть током. Спереди там была одна девчонка, вся в помаде, и я стёр её у неё с лица и намазал на своё, а потом разыграл сцену из «Синего бархата», где Фрэнк Бут целует Джеффри. Я говорил ей, что отправлю её, блядь, прямо в преисподнюю. Мы закончили выступление и, как настоящие рок-звёзды, оставили разбирать аппаратуру своей бригаде, а сами отправились на «Шоу Денниса Миллера», где нас ждал другой комплект, и мы проверили звук и сыграли в программе «Разрывая». Я несколько минут поболтал с Деннисом в студии ток-шоу, и в этот раз всё было лучше, чем в прошлый. Мне нормально, ни о чём таком не думаю. Утром едем в Сан-Диего, у нас там два концерта. Странный день. Один концерт на открытом воздухе, народ смотрит со всех сторон, нет стен, музыка просто летает между деревьями и в воздухе, а затем запись телепрограммы, и всё в один день. Теперь я в своём боксе, жду, когда отправимся в дорогу.
14 апреля. Цинциннати, Огайо: Думаю, сегодня был первый концерт, на котором мы прорвались в тысячу американских артистов, которым платят, как основным составам сборных концертов. Я не знаю, важно ли это, но так или иначе кое-какое дерьмо это расставило по местам. Мне показалось, мы сегодня играли хорошо. На обратном пути вышла загвоздка. Я вышел на холод, думая только о том, как бы попасть в автобус и немножко поспать, а там собрались все эти люди – им хотелось, чтобы я подписал им всякую чепуху. Их было порядочно. Я сделал всё, что мог. Я стоял, дрожа, в своих влажных шортах, и всё остальное говно прямо на земле у моих ног, и говорил им, что мне действительно холодно и мне нужно в автобус, а они просто неподвижно стояли. Не знаю, слышали они меня или нет. Они просто стояли со своим барахлом в руках и никуда не уходили. Я сделал всё что мог, а потом всё-таки забрался в автобус, и мне захотелось вырвать. Я не типичная рок-звезда. Мне не хочется отфутболивать никого из этих людей. Как они могут не нравиться? Ты же им нравишься, они пришли на твой концерт. Я вряд ли могу не любить молодых людей, и вряд ли можно не любить кого-то, кто любит тебя хоть чуть-чуть, даже если они совершенно чужие. Вот в чём моя проблема. Мне эти люди не могут не нравиться, хоть я их и не знаю. Мне кажется. Именно это – труднее всего. Даже я сам себе не нравлюсь так, как нравлюсь им. У них и в мыслях нет, насколько сейчас я выёбан. Насколько завис с Джо и всем остальным. В иные вечера, когда я стою вот так, словно картонный силуэт, мне становится интересно, с кем они вообще разговаривают.
21 апреля. Вашингтон, округ Колумбия: Очередь в киоске не кончается. Девушки здесь – с самого открытия, чтобы оказаться первыми в очереди, но у них не получается. Я раздаю автографы и пожимаю им руки и смотрю в их камеры. Я больше никто в эти дни. Я не знаю ничего другого. Жара на концерте такая, что не передать. В какой-то момент мне перестаёт быть просто жарко, и я становлюсь самим жаром, и только после этого могу играть. Доходит до того, что больно именно так. Во время джема я сочинил песню. Мне бы хотелось, чтобы ты меня любила, так почему же ты не любишь меня? Вот так сразу она и получилась. Снаружи льёт, и я думаю, как я спасался сегодня вечером в машине своего друга. В какой-то момент мне просто нужно удрать от всех голосов и вопросов – в надежде, что они поймут. Тут всё бесконечно. Они меня не знают, а я не знаю их, и другого пространства мне не нужно. Сегодня вечером в гримерке мерещилась мамочка. Я вышел и сидел, дрожа, на лестнице. Не хочу никого знать, сама мысль, что я вообще кого-то знаю, – ложь, с которой я не соглашусь.
