Сельскохозяйственные угодья чередовались с лесами, которые состояли в основном из березы, ольхи, иногда сосны или лиственницы. Вдоль проселочных дорог, ведущих в лес, можно было видеть поленницы или высокие стога сена. На лесных полянках, которые мы проезжали, наверное, очень хорошо пасти скот, но я почему-то нигде не видела в лесу ни единой коровы или лошади. В Норвегии, Швеции или Финляндии крестьяне обычно отпускают скотину пастись по лесам, так что лошади все лето гуляют от одной усадьбы к другой, и многих из них временно не используют на работах, давая им отдохнуть и набраться здоровья. Летом звон колокольчиков доносится со всех концов и краев леса, и, таким образом, все знают, что скотина вовсю наслаждается свободой. В целом, было весьма странным и удивительным, по крайней мере для нас, норвежцев, наблюдать, как мало заботы проявляют русские о скотине. Все лошади, которых мне доводилось видеть во время пребывания в России, были одной и той же породы и, вероятно, изначально происходили от породы, предназначенной для верховой езды; в принципе, это очень красивые животные, высокие, с красивой головой и стройными ногами; похоже, лишь немногим из них удавалось спокойно попастись, к сожалению, только эти лошади и выглядели мало-мальски ухоженными, без признаков каких-то болезней и потертостей от сбруи на теле; здоровых лошадей я наблюдала только в Сибири. С пастухом, восседающим верхом, это выглядело великолепно и представляло прямо-таки отрадное зрелище, но страшно было смотреть на подобных лошадок в Москве, где их нередко использовали для перевозки грузов: то были просто ходячие скелеты, кожа да кости, с потертой спиной и изможденные до предела. По крайней мере, так выглядело большинство из них.
Иногда за окнами поезда мелькали стада коров. Коровы содержатся в России также в соответствии с коллективистскими принципами: почти всегда они ходили или стояли бок о бок, согнанные в одно место, в тесноте, часто на небольшом клочке земли, окруженном колючей проволокой, хотя рядом были зеленые лужайки, кустарники и деревья. Мне ни разу не довелось видеть, чтобы русские коровы вели себя так, как наши индивидуалистки, которые ходят где им вздумается, сами выбирают себе лучшую траву, отдыхают в тени деревьев или продираются сквозь кустарники или перелески, спасаясь от жалящих их насекомых. Здесь, в России, часто можно было видеть вместе со стадом и пастуха, порой он был верхом на лошади, так что, очевидно, это обычай, традиция, выработанная здесь поколениями — держать скотину всегда вместе, в стаде.
Время от времени мы видели овец, коз или свиней, которые паслись сами по себе. Очевидно, они принадлежали частным владельцам, так как у меня сложилось впечатление, что коллективные хозяйства не занимаются содержанием мелкого скота. Видела я также и кур и гусей, которые разгуливали вокруг домов.
У меня сложилось впечатление, что у русских во много раз меньше мелкого скота, чем у скандинавских крестьян, ведь те содержат иногда по тысяче голов. Насколько мне известно, в конце монархического периода российской истории в Сибирь были приглашены датчане — специалисты по сельскому хозяйству, которые в числе прочего должны были построить здесь сыроваренные заводы по датским образцам, и это успешно осуществлялось. Похоже, здесь, в Сибири, жизнь лучше, чем в других местах, хотя, по-моему, плохо то, что большинство населенных пунктов расположено достаточно далеко от важнейших железнодорожных путей и что между собой их связывают очень плохие дороги. Но, возможно, отсутствие хороших коммуникаций в тоталитарном государстве способствует тому, что мелкие крестьянские хозяйства могут оставить себе больше продукции для личного употребления. В соответствии с нашими скандинавскими представлениями, Россия могла бы стать самой богатой страной в мире и без того, чтобы нападать на соседние страны, принося им разрушение и запустение, если бы только русские были хотя бы на одну треть столь же трудолюбивыми крестьянами, как финны и все скандинавы.
Несколько раз мы проезжали мимо современного коллективного хозяйства. Перед нами появлялись новые большие дома, которые сверкали свежей желтой краской, на крыше каждого можно было увидеть пять или шесть печных труб, с разных сторон было множество входов. Они выглядели абсолютно так, как наши прежние жилища для рабочих, которые строились в Норвегии на раннем этапе индустриализации, они располагались вблизи фабрик, как было, например, на окраинах Осло. Их часто называли «волчьими логовами» и никогда не считали мало-мальски сносным жильем. Перед войной мы надеялись от них избавиться, но теперь, в связи с немецким вторжением и бомбардировками, может быть, и норвежцам придется жить в соответствии со стандартами, принятыми в настоящее время в тоталитарных государствах.
На всем нашем пути я так и не заметила каких-либо следов деятельности лесного ведомства. Хотя естественно предположить, что в стране, где так много лесов, оно должно было существовать. Тем не менее, на мой взгляд, все здесь пребывает в первозданном состоянии. Наш поезд проносился мимо огромных ярко-красных ковров иван-чая — epilobium angustifolium, его можно было видеть вокруг черных пней, оставшихся после лесных пожаров повсюду, насколько можно было охватить взглядом окружающее пространство. Местность зачастую была заболоченной, тут и там виднелась молодая поросль, чаще всего это были плакучие ивы или березы, склонившиеся над камышом; мимо окон проплывали черные, заполненные водой ямы и огромные, необозримые пространства ржаво-зеленых илистых болот.
Многообразие российской флоры на железнодорожных откосах, вдоль железнодорожных путей, в полях, на лужайках, на лесных полянах радовало взгляд на протяжении всего нашего пути. В начале нам встречались цветы, которые мы привыкли видеть у себя дома: подмаренник, голубые колокольчики, разного рода медуница, ярко-синие незабудки, белые и желтые маргаритки, но прежде всего, конечно же, иван-чай. Это пурпурно-красное великолепие сопровождало нас до самого Владивостока. Самих растений я не видела в Японии, но в Америке они снова возникли в пышном цветении, порождая целые тучи семян-пушинок, разносящих иван-чай по всему северному полушарию.
Однако приблизившись к Байкалу, мы увидели другие растения, многие из которых у нас выращивают в собственных садах. Здесь росло много ярко-красных тюльпанов, а также желтого краснодева. Каждый раз, когда поезд где-нибудь останавливался, а это случалось довольно часто, иногда прямо в лесу или посреди луга, и мы стояли по целому часу, пропуская встречный поезд, — многие пассажиры выходили из своих переполненных купе, где они ютились в тесноте, на полках в несколько этажей, на собственных грязных матрасах и постельном белье. Люди бросались в траву, растущую вдоль железнодорожных путей, раздевались и начинали загорать или бежали на луг, чтобы набрать цветов, и приносили в вагон целые охапки.
