— Это уже совсем хорошо! Но еще не все... Не все... — Ватутин, встрепенувшись, берет командарма за локоть. — А вы знаете, как мы поступим? Выдвинем в боевые порядки прожектора и осветим лес... Этого гитлеровцы не ждут. С ярким зеркальным глазом... Так еще никто не наступал.
— Ночная атака с прожекторами!? Это подходит! — восклицает Рыбалко. — Дайте мне на это два часа.
— Готовьтесь, Павел Семенович. Свет — наше оружие. Мы должны обрушиться на них, подобно молнии в ночном мраке. Поэтому условным сигналом к решающей судьбу Киева атаке у нас будет: «Молния!»
За двадцать минут до начала атаки прожектористы заняли свои места в боевых порядках танковой армии и Рыбалко на своем КВ прибыл в первый эшелон. В последнее время больная печень все чаще давала знать о себе, но командарм мало обращал на нее внимания и оставался в строю. Превозмогая боль, он открыл верхний люк и навалился грудью на броневую крышку.
«Тихо... Как будто бы и войны нет», — подумал Рыбалко. Кто-то близко проскакал на коне. И вдруг повеяло далекой конармейской молодостью. В памяти ожили сигналы буденновских горнистов и прозвучал боевой клич: «Даешь Киев!» И на какой-то миг он увидел, как, изгибаясь, вперед проносится конная лава... И вот сейчас, через каких-нибудь три минуты, он, бывший буденновец, подаст сигнал к новому освобождению Киева. Наступая от Курской дуги до Днепра, танковая армия немало освободила городов и селений. И всюду пепел, пожары, горе и слезы. Больно думать: уже семьсот семьдесят шесть дней томится Киев в неволе.
— Пора! — сказал Рыбалко радисту. — Подавай сигнал к световой атаке.
И сейчас, же радист командарма передал по рации:
— Внимание: «Молния»!
И сам Рыбалко затаил дыхание от этих двух слов. Они сейчас решали судьбу Киева. И сразу вспыхнули прожекторы, зажглись фары, взлетели и рассыпались тысячи ракетных огней. Из ночи выступили дубы-великаны с бурой осенней листвой, пожелтевшие кусты орешника, багровые клены, в серебристых каплях дождя зеленая хвоя. От ярких зеркальных глаз прожекторов мрак отпрянул в глубину леса. Показались изгибы окопов, пулеметные гнезда, поставленные на прямую наводку пушки. Свет ударил в амбразуры, в люки, в смотровые щели. Застал врасплох гарнизоны дзотов, ослепил экипажи «тигров». И все «тридцатьчетверки» и КВ, включив сирены и открыв огонь, ринулись в лес на штурм.
Рыбалко видел, как в лучах прожекторов мелькали зеленые и красные трассы снарядов и пуль. Пылали на полянах грузовики, фургоны, дачные домики. В орудийном громе, в прожекторных вспышках, в отблеске пожаров при полном свете фар, с включенными сиренами Рыбалко вел танковую армию через лес.
Все рации работали на единой радиоволне, и в наушниках танкистов звучал голос командарма:
— Я с вами, дорогие мои хлопцы. Вперед, сыны Родины! Киев зовет!
Приближалось Святошино. Рыбалко хотел воспользоваться растерянностью противника, взять с ходу эту дачную окраину Киева. Но тут гитлеровцев словно подменили, куда только и девалась их растерянность. Командарм увидел, как в сыром мраке и слева и справа с неистовой силой навстречу наступающим танкам потянулись огненные трассы снарядов и пуль. Рыбалко понял: враг не хотел отдавать последний оборонительный рубеж, он подбросил подкрепления и начал сильными танковыми заслонами парировать удар.
Из-за лесных завалов открыли шквальный огонь шестиствольные минометы, и застонали полянки от тяжелых разрывов — гох... гох... Поддерживая внезапную контратаку «тигров» и «пантер», из-за кирпичных домиков выходили тяжелые самоходные орудия «фердинанды» и снова укрывались за ними, выжидая удобного момента, чтобы из засады повести кинжальный огонь.
Сколько раз уже от Курской дуги до Днепра, освобождая города и села, танкистам приходилось вести борьбу с вражескими заслонами. Вот и сейчас Рыбалко видел, как, умело прикрывшись с фронта огневым щитом артиллерии, командир передового корпуса генерал Сулейков стал обходить противника с флангов и угрожать его тылу. Этот маневр тупил острие вражеского танкового клина, наносил ему потери и заставлял отступать. Непрерывно наращивали удары испытанные в боях комкоры Панфилов и Малыгин. За смелые, дерзкие действия в ночном бою достойны были самого доброго слова командиры бригад Якубовский и Слюсаренко. Командарм, чутко прислушиваясь к звукам боя, убеждался в том, что сопротивление врага ослабевает.
Артиллерийский корпус прорыва генерала Королькова расширял бреши, пробитые в обороне Восточного вала. Лес пропах пороховым дымом. Чуть светало. Стоял туман, и накрапывал дождь. Рыбалко не мог рассчитывать на помощь авиаторов командарма Красовского: погода была явно нелетной. Но случилось необычное: ИЛы и «петляковы» появились над вражескими опорными пунктами и обрушили на них бомбовые удары.
«Добре, хлопцы, добре!» — после каждого раската бомбежки повторял про себя Рыбалко.
Краснозвездные ЯКи и «лавочкины», вынырнув из тумана, шли на низких высотах и зелеными ракетами указывали наземным войскам путь через лес.
Гитлеровские гренадеры дрогнули, боясь попасть в окружение, они выскакивали из бетонных колпаков и дзотов, покидали окопы и траншеи. В наушниках танкисты снова услышали голос Рыбалко:
— Вперед, сыны Родины, путь на Киев открыт!
В блиндаже Ватутина дежурный радист, поймав разговор передовых танковых экипажей, вскочил:
— Наши танки вошли в Святошино!
Ватутин тоже вскочил:
— Рыбалко вышел на оперативный простор! — И от этих слов матовый шар блеснул над картой подобно солнцу, и небольшая красная черта на ней вдруг превратилась в живой, шумный Крещатик. Он любил эту широкую, изогнутую, словно могучий берег Днепра, улицу, с ее алыми стягами и праздничными маршами оркестров. Тенистые парки протянули к нему изумрудные свечи каштанов. Блеснули золотые купола Софиевского собора, и казалось — ожил бронзовый Богдан, пришпорив коня, помчался встречать наступающие полки. Пришла счастливая минута в жизни Ватутина. Немало он одержал побед над врагом. Но эта... Самая желанная и значительная. Сбывается его мечта: освободить столицу Советской Украины, древний Киев — мать городов русских.
Но какой Киев будет после освобождения? Как поступил враг с его жителями? Где они? Что с ними? И тут же возникал вопрос: решится ли Манштейн оборонять город? Ватутин был уверен, что после прорыва укреплений Восточного вала фашистский фельдмаршал постарается вывести основные силы из Киева, и надо как можно быстрей преследовать отсупающие войска, не давать им ни малейшей передышки, выходить на их тылы, отрезать путь к отходу и бить.
