Но именно то, что давало ему преимущество в глазах одних, отдаляло его от других. За последнее столетие ни один король при восшествии на британский престол не чувствовал себя таким одиноким. У него не было ни жены, ни наследника, чтобы вместе с ними сделать первые шаги на новом поприще. Братья и мать вынужденно отдалились от члена семьи, которого судьба вознесла так высоко. Он не мог похвастаться другом, который стал бы для него тем, кем, например, лорд Розбери был для его отца. Ни один министр не был его ровесником — все гораздо старше. Ему в наследство достались пожилые или совсем старые министры, придерживавшиеся реакционных взглядов, и глава церкви, всегда с недоверием относившийся к Эдуарду.
Однако все министры, даже в палате общин, признали его поведение безупречным и полным достоинства, когда он в Сент-Джеймском дворце провел с ними первое заседание, произнеся предварительно благодарственную речь по адресу покойного короля. Правда, они немного (а общество гораздо больше) встревожились, как только им стали известны некоторые поступки нового короля. Ибо он, проведя многочасовой осмотр строившегося тогда лайнера «Куин Мери» — продолжалось это так долго, что сопровождавшие его лица выбились из сил, — спросил у директора судостроительной компании: «Каким образом вам удается примирить в сознании рабочих, построивших этот могучий корабль, его роскошные каюты с нищими кварталами, через которые мы проезжали?» И еще неприятнее было написанное о нем лидером лейбористов Лендсбьюри: «Я снимаю перед ним шляпу. Мы делаем только то, что делаем, а вот он заходит в дома к рабочим. Не мы».
Эдуард отменил приказ солдатам шотландского полка выстраиваться вдоль главной аллеи, встречая короля, возвращающегося во дворец. А ведь так встречали королей уже сто лет. Однажды директор какой-то больницы позвонил во дворец и по ошибке телефониста попал в покои короля. «Но кто у телефона?» — спросил директор и услышал ответ: «Король». Директор пришел в ужас, бормотал извинения. «Пустяки! Могу ли я чем-либо вам помочь?» Потом случайный собеседник короля говорил: то, что его случайно соединили с королем, всего лишь забавный эпизод, но то, что он предложил помощь незнакомому человеку, было совсем не по-королевски и свидетельствовало о многом.
Некоторые поступки короля, конечно, можно легко истолковать не в его пользу. Мне кажется, например, что он допустил ошибку, уволив большую часть слуг в Сэндрингеме. Он был бережлив и таким образом намеревался сократить свои расходы. Экономя на слугах, король был движим к тому же весьма демократичным желанием иметь их как можно меньше, тем более что в этом дворце он не жил. Однако Эдуарда упрекали за это и, несомненно, обоснованно. Из всех обвинений, какие позднее были выдвинуты против него, это было одним из двух самых существенных.
Но следует понимать, что он скучал в Бэлморале и в других королевских резиденциях, куда не намеревался больше приезжать, предпочитая жить в Форт-Бельведере, где все соответствовало его вкусам. Шотландцы сердились на него за это, хотя они же в целом ряде воспоминаний высмеивают двор королевы Виктории в Бэлморале. Канадцы тоже были недовольны тем, что Эдуард продал свою канадскую ферму, на которую теперь не мог приезжать.
Пока Эдуард был принцем, он безумно нравился всем девушкам, а светские мужчины считали вполне приличным и допустимым присутствие «boy»[58] на вечеринках. Теперь все удивлялись: с какой стати этот очень молодо выглядящий мужчина смеет выражать собственное мнение? Богатых людей настораживали многие его критические замечания по поводу существующих социальных конфликтов — как можно сравнивать убогие лачуги портовых рабочих с каютами самого комфортабельного пассажирского судна в мире? «Boy» внезапно превратился в «большевика». Припомнили, что в Торговой палате Манчестера он упрекал большинство английских предпринимателей за производство слишком дорогих товаров. Этим господам следовало бы почаще путешествовать, говорил он, чтобы изучать рынок сбыта и учиться у американцев искусству рекламы.
Как всегда, если только речь заходит о глубоко внутреннем и неразрешимом конфликте, причины его принято сваливать на чужаков. Так случилось и на этот раз: те, кто был недоволен поведением короля, обвинили во всем иностранцев, которые, разумеется, сбивают его с толку. Он же, признаться, всегда тяготился обществом, — это было самодовольное скучное сборище, а его столпы и законодатели не разделяли взглядов Эдуарда по поводу необходимости проведения социальных реформ. Зато ему было весело в компании не скованных условностями англичан и американцев, которые относились к нему не столь требовательно. Позднее я слышал по радио выступление одного епископа, где он говорил об «этой алчной группе, которая претендует теперь на то, чтобы управлять лондонским высшим светом, этой шайке иностранцев, эмигрантов, не важно, есть у них английское гражданство или нет, настоящих интервентов, самых презираемых в Англии людей».
Публика, вызывавшая такие эмоции, была вполне безобидна, самое большее, их могли бы обвинить в том, что они совершенно неинтересны. Завсегдатаями уединенного замка Форт-Бельведер в основном были состоятельные американцы, а также офицеры, большинство из которых, в силу своего образования, не могли серьезно заниматься политикой… Но чем же, все-таки, они занимались, когда были гостями Эдуарда, почему на следующий день дворцовые отчеты доводили до сведения англичан их почти никому неизвестные имена? Они танцевали, потому что в этом пристанище греха был джаз-оркестр, купались в бассейне, заключали пари, кто быстрее разгадает кроссворд, вкушали французский ужин (следовательно, он был слишком вкусный, не то что типичный английский), и, несомненно, флиртовали в парке. Вот пример одной из выдумок, что начали тогда распространяться и привели к неизбежному краху: в Форт-Бельведере якобы повсюду на виду у всего «космополитического общества» разбросаны чертежи военных кораблей и на них даже ставят бокалы с коктейлями! Подобные картины грезятся авторам опереток, изображающим «высший свет» и «любовь принцев»!
Но больше всего раздражало, что король постоянно смеялся, когда его фотографировали в кругу веселых и жизнерадостных друзей, хотя на своем первом официальном приеме он явно скучал, что явствует из кинохроники: вот король среди гостей в парке своей официальной резиденции; он сидит в широком плетеном кресле, вскакивая с юношеской прытью всякий раз, когда какая-нибудь дама склоняется перед ним в глубоком поклоне; его движения слишком порывисты, соломенный трон выглядит, пожалуй, чересчур легкомысленно, а лицо, тем не менее, приобретает все более угрюмое выражение, которое, похоже, покидает его лишь в Форт-Бельведере.
