неоднократным встряхиванием. В дни, когда можно было прерваться с выпасом, комом прибывали другие обязанности. Старший брат уже вовсю управлялся с косой, накашивал травы́ на сено, на всю предстоящую зиму. Подсыхавшую траву, следовало без задержки ворошить, не давая ей запреть в валках, особенно при дождях. Потом сено сгребали и складывали в копны, а их – в стожок, который ждал, когда его свезут во двор на колхозной телеге, а в колхозе их, телег и к ним лошадей, как обычно – нехватка.
Всюду со спешкой, всюду обеспокоенность: дорог каждый день…
В одну из гроз пролился обильный дождь, растянувшийся на несколько часов, так что всюду взбухли ручьи. Мы, малышня, норовили в таких случаях позабавляться, побегать, подставляясь под щекотливые прохладные струи.
В одном месте ручей падал в ложбинку, и тут я увидел в воде устремлённого против течения одного, а затем и нескольких угре́й. Кликнул брата, и нам удалось выловить их с десяток, неимоверно скользких и вертлявых, но имевших сносный вкус, когда их сварили. Улов обернулся новым занятием – ловлей рыбы. Так было решено в семье вечером уже того дня, а задание получил я, как первый заикнувшийся о важной добавке к пропитанию. К утру готова была удочка с примитивным крючком на леске, сплетённой из ниток и снабжённой палочкой-поплавком, накопаны червяки.
Я отправился не к озеру с упомянутой протокой, так как она, протока, уже от берега отделялась опасной, поросшей камышом топью и такая же топь простиралась по её другую сторону, да, кроме того, там могло быть шумно из-за присутствия бесшабашных купальщиков, что не по нраву рыбе, и она прячется в ил или куда только может.
Место первой рыбалки я выбрал около мо́ста, через который пролегала железная дорога, – это от дома километров около двух в направлении к райцентру. Клёв здесь был неважный; вода прибывала сюда из болота, раскинувшегося до горизонта и одним своим краем подходившего к склону, тянувшемуся к селу, то есть – оно вплотную примыкало к озеру с глубокой протокой; частью тот склон даже был виден отсюда, и само озеро тоже.
Чуть в стороне от мо́ста я нашёл небольшую за́водь, изрядно заболоченную, но всё же рыбка там водилась, а главное – к ней вела еле заметная в траве тропка, присыпанная галькою.
В за́води и в ручье я надёргал десятка два бычков, хотя и рослых, но отнюдь не внушительных на вид и по весу, и что-то около того же – мелких серебрянок. Жира в них будто б и не бывало, но всё-таки улов дома сумели оценить. Ушица превосходно пахла.
Нашли её недостаток лишь в том, что она возбуждала невероятный аппетит – явно он был некстати при скудном, бесхлебном ужине. Однако об отказе вновь отправляться за уловом не могло быть и речи.
Ответственное поручение так и оставалось на мне. Я исполнял его, кажется, месяца с полтора, вплоть до школьных занятий, правда, не сплошь ежедневно. Мама будила меня спозаранок, когда заканчивала утреннюю дойку нашей бурёнки. На обед мне полагалась бутылка молока и почти ничего кроме. Когда я основательно освоился у мо́ста, решил пройти от него дальше, там был ещё один, а за ним – следующий. Отсюда виднелись уже строения железнодорожной станции, небольшой, но довольно оживлённой, имевшей, кроме нескольких прогонных путей, сеть тупиков, используемых для отстоя сцепок вагонов и переформирования поездных составов.
Слышимые частые паровозные гудки указывали на активно проводившиеся там действия по сортировке. Для меня расстояние к месту рыбалки в целом составляло теперь шесть километров, но затрачиваемые усилия того стоили. У каждого следующего мо́ста, если начинать с первого, я обнаруживал значительно лучшие условия для исполнения своей миссии: было больше за́водей, полноводней протекали ручьи. Подпитывались они из того же неоглядного болота, куда со стороны сопок притекала вода при таянии снегов и – дождевая, но – били в нём и свои ключи. На новых местах рыба шла как и на первом «стане», но уже и – с добавкой. Наряду с бычками и серебрянками я ловил краснопёрок, тоже не удивлявших величиною, а также – раков. Последних, разумеется, без удочки, руками, прощупывая ложа под камнями, сползавшими в воду от насыпи. Набиралось этого добра за день под ведро, так что дома моей помощи могли только радоваться. Не помню, чтобы я слишком уставал. Хотя не очень-то комфортно было переступать босиком со шпалы на шпалу, а с приближением очередного поезда, в одном или в другом направлении, перебега́ть на свободный путь или же соскакивать на насыпь, если поезда встречались там, где я шёл.
Деревянные шпалы лежали так, что расстояние между ними никак не подходило к моим шагам. Это делало мою ходьбу по ним неровной, сбивчивой. Но всё же они выглядели ровными, до гладкости, не то что галька с песком, на которых то и дело оступаешься. Утром, до того, как их разогревало солнце, они принимали ступни с прохладцей и почти, как мне казалось, мягко, покорно. Отдельные лёгкие занозы не в счёт. Но с прибытием жары они разогревались, и тогда из них выступали антисептик, каким они пропитывались перед укладкой, а также – смазка, попадавшая сюда от паровозов и из-под вагонов.
Моей заботой было проявлять максимальную осторожность: вдруг я не замечу поезда! Один раз я оказался между двух поездов, проносившихся мимо друг друга. Из-за моего малого роста и тщедушной комплекции набегавшие на меня волны вихревого воздушного потока, смешанного с песком, гремевшего всеми возможными страхами, лишь придавливали меня книзу, не срывая с места, и в этой благостной для меня закономерности я, что называется, укреплялся, позволяя себе быть смелым настолько, что я как бы ждал случая попасть в узкое и тесное пространство между двух поездов…
В этой заманчивой игре с опасностью я был замечен, и не кем-нибудь, а путевым обходчиком. Он обрушил на меня сердитое назидание, искренне желая мне не оказаться под колёсами, даже запретил мне появляться на путях, чего я, конечно, принять не мог, хотя каждый раз, оценивая ситуацию с приближением поездов, тщательно осматривался, нет ли поблизости и этого сурового стража.
Обходчиков, дежуривших на перегоне, было трое, все мужчины под шестьдесят; они встречались мне по очереди, когда кому выпадала смена. Как работники, они имели бронь от призыва на фронт, оставаясь при деле на железной дороге, для которой требовался чёткий, безостановочный режим эксплуатации, не допускавший хоть какого сбоя.
Первый, кому я попался на глаза, был тот, что наорал на меня, и он
