Пока выкипячивают, рифмами пиликая,
из любвей и соловьев какое-то варево,
улица корчится безъязыкая, —
ей нечем кричать и разговаривать…
…Я требую возврата к реальности, и таков урок, данный нам Маяковским, вся поэзия которого исходит из реальных условий революции, — Маяковским, сражавшимся со вшами, невежеством и туберкулезом, Маяковским, агитатором, горланом, вожаком… Нам нечего скрывать… — заключил свою речь Арагон, — мы с радостью принимаем лозунг советской литературы: социалистический реализм… (Курсив мой. — А. И.) Я требую возврата к реальности — во имя реальности, взошедшей на шестой части земного шара, во имя того, кто первый сумел предвидеть эту реальность, кто весной 1845 года писал в Брюсселе: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его».
В 1955 году в статье «Шекспир и Маяковский» Арагон пишет:
«Пример Маяковского важен для всех нас, для всех поэтов мира, которые приветствуют в Маяковском своего друга и учителя».
Арагон намечает основные, магистральные пути поэзии Маяковского, глубоко анализируя его эстетические воззрения и их связь с творческой практикой поэта.
Шекспировская сила образов, созданных великим советским поэтом, смелое вмешательство поэта в жизнь, новаторские образы и рифмы, эпос и лирика, гражданственность поэзии, великая сила ее агитационности, партийность искусства Маяковского…
Пример Маяковского, справедливо подчеркивает Арагон, был особенно важен для многих зарубежных прогрессивных поэтов, связанных ранее с различными декадентскими течениями.
Новаторское содержание поэзии Маяковского Арагон утверждает страстно и взволнованно, как боевой соратник.
«Маяковский… стал и вожаком и разведчиком не только советской поэзии, но и всей поэзии мира».
Он стоял в центре повседневных дел и всемирных событий.
«Маяковский — последний поэт прошлого мира и первый поэт мира будущего, ликвидатор словесной алхимии, основатель поэзии, помогающей человечеству шагать вперед, черпающей в массах силу, которая преображает эту поэзию, — был истинным материалистом, основоположником социалистического реализма в поэзии».
Величайший эпический поэт был и тончайшим лириком. Сила Маяковского именно в этом единстве личного и общественного. Все называл он своими настоящими именами. У него не было водораздела между большим социальным миром и своим внутренним, интимным миром.
Маяковский, заключает Арагон, не первый поэт, боровшийся с теорией «искусства для искусства», но он первый положил конец этой теории, смело раскрыв истинную природу искусства. В истории поэзии его творчество совершило окончательный поворот, он гениальный поэт, которому новые социальные условия, победа пролетариата дали огромную аудиторию, огромные возможности развития. Вся его личная биография связана с жизнью народа, для которого он творил.
«Вся поэзия Маяковского обращена к будущему… Потому что это направление всей страны, всего народа. Ибо история направила в эту сторону взоры людей, ибо СССР стал страной Великого плана, ибо план — это реальная форма мечты о будущем, ибо будущее определяет и направляет настоящую жизнь в СССР».
Особо выделяет Арагон проблему перевода Маяковского на другие языки и вообще проблему переводов. Еще в свое время, в связи с переводом на французский язык вступления к поэме «Во весь голос», Арагон писал:
«Когда переводят Маяковского, роль перевода особенно драматична. Дело идет о человеке, который достиг высочайшей поэтической квалификации в эпоху самой великой социальной революции, отдав свой гений на службу этой революции. Для всех поэтов, которые находятся за пределами Советского Союза и жадно обращают свои вопрошающие взоры к коммунистической революции, этот пример имеет ни с чем не сравнимое значение. Они ждут от Маяковского, и не без основания, этой вспышки молнии сквозь капиталистические туманы, которая озарит им, поэтам, смысл и оправдание быть поэтами, не будучи из-за этого недостойными звания революционеров… Перевод Маяковского в настоящее время имеет исключительное значение, потому что Маяковский открывает нам дверь в Советский Союз. Через Маяковского мы переводим на наш язык Советский Союз…»
Вспоминается яркое выступление Маяковского в Политехническом музее 8 октября 1929 года. Встретив меня в вестибюле музея, Маяковский сказал (и в голосе его мне почудился какой-то сложный сплав иронии и горечи):
— Ну, сегодня, кажется, ваши останутся мною довольны…
Он говорил на вечере о необходимости участия писателя в революционной борьбе, о задачах борьбы и против рыцарей «формы для формы», бесчисленных эстетизаторов и канонизаторов формы, и против тех, кто пытается «втиснуть пятилетку в сонет, пытаются воспеть социалистическое соревнование крымско-плоскогорными ямбами». Основное острие взволнованного выступления поэта было направлено против аполитичности. В качестве примера Маяковский привел известную стихотворную полемику между Фрейлигратом и Гервегом в сороковых годах прошлого века. Фрейлиграт в стихах по поводу расстрела одного испанского роялиста писал:
Так чувствую. Вам по душе иное.
Что до того поэту. Знает он:
Грешат равно и в Трое и вне Трои
С седых Приамовых времен.
Он в Бонапарте чтит владыку рока,
Он д’Энгиена палачей клеймит:
Поэт на башне более высокой,
Чем стража партии, стоит…
На эту апологию «башни из слоновой кости» Гервег ответил в «Рейнской газете», редактором которой был Маркс, следующими строфами:
Примкните же к какому-нибудь стану.
Позор вкушать заоблачный покой,
Стих, как и меч, врагу наносит рану.
Разите ж им, вступив в великий бой!
Должна быть верность избранному стягу,
Пусть вашим будет этот или тот!
Я своему навек принес присягу,
И мне венок пусть партия сплетет…
Маяковский привел эту полемику в доказательство необходимости борьбы против аполитичности. Литература, говорил он, должна идти в ногу с социалистическим строительством, выйти на передовые позиции классовой борьбы.
Вопросу о роли писателя в обществе он посвятил и последние свои выступления в 1930 году. Обращаясь к читателям «Комсомольской правды», он требовал от них поддержки тех писателей, «кто борется за настоящую поэзию, за становление сегодняшнего писателя активным участником социалистического строительства».
5 февраля 1930 года открылась очередная конференция Московской ассоциации пролетарских писателей. На этой конференции мы ожидали больших литературных событий. Шли разговоры о вступлении в РАПП Владимира Маяковского и Эдуарда Багрицкого. Еще 4 февраля Маяковский сказал мне (я был одним из секретарей МАПП), что он будет приветствовать нашу конференцию. Ничего более конкретно о вступлении в ассоциацию он не говорил.
Конференция открылась в кинозале дома писателей на улице Воровского. Сейчас эта комната разгорожена многочисленными перегородками, там помещаются различные отделы Союза писателей.
Действительно, на первом заседании конференции Маяковский выступил с приветствием, в котором говорил о близости Рефа пролетписательским организациям.
