Бился он с Петром Степановичем, бился – ничего не добился. Или выпускать надо, или отправлять в Харьков – там добьются. Но выпускать-то он сам не имеет права. А доложить начальству, что не нашел никакой вины, – что же он тогда за уполномоченный? Вот незадача!
Видя, что дело затягивается, встревоженная Катя, вызвав срочно бабушку из Змиева, съездила на один день в город Сталино, столицу индустриального Донбасса. Там теперь, после переноса столицы Украины из Харькова в Киев, работал чуть ли не самым главным начальником по партийной линии брат Петра Степановича Василий Степанович. Катя каким-то образом добралась до Шуры, Шура поговорила с мужем, а он – мы не знаем с кем, но только Мыколу Свиридова вызвали к вышестоящему начальнику товарищу Подгаре и сказали ему, что, вероятно, предъявленные Петру Степановичу обвинения сильно преувеличены, и никакого хода этому делу давать не надо.
Вечером пришел Мыкола домой и говорит Горпине Прокофьевне:
– Выпустили твоего Петра Степановича, пусть больше не попадается.
В самом деле, и месяца не просидел, выпустили, отобрав подписку о невыезде. Петр Степанович даже обиделся немного. То такая строгость, а то вдруг, – иди домой… Где здесь логика? Если его забрали в камеру из-за опасения, что он мог убежать, так он не собирался. Пока он сидел в камере, он вообще рассудил, что 90 % арестованных и подозреваемых в преступлениях не думают о побеге, только 10 %, возможно, думают и всего 1 % разбежался бы, если бы мог. Зачем же тогда арестовывать? А какая запись у него теперь прибавится в послужном списке? Он собирался еще лет двадцать пять служить, а у него уже сейчас не трудовая книжка, а волчий билет. Через несколько дней приходит бумага:
Постановление
1936, ноября 19 дня я, п/о уполном. Задонецкого Р/О НКВД, мл. лейтенант госбезопасности Свиридов, рассмотрев следственный материал по обвин. быв. агронома Задонецкого сах. завода К. Петра Степановича 1896 года, нашел, что первичные материалы дирекции завода и предварительное расследование являются преувеличенными, не соответствуют действительности и что при вторичном опросе свидетелей и производстве очной ставки свидетели опровергают свои предыдущие показания и что для привлечения гр. К. Петра Степановича к судебной ответственности материалов недостаточно, а по сему
Постановил
Следственный материал на гр. К. Петра Степановича производством прекратить, подписку о невыезде аннулировать.
П/о уполномоченный
Мл. лейтенант Свиридов
Утверждаю Нач. р/о НКВД
Ст. лейтенант госбез. Подгара
Печать
Вот что значит родиться в рубашке!
Запись в трудовой книжке теперь будет изменена, но когда Петр Степанович смотрит внимательно в зеркало, то видит новые неприятные перемены: на щеках вылазит значительно больше седины, чем было еще совсем недавно; под глазами оттопыриваются мешки причудливого буро-сине-бледного цвета, а если отвести пальцами мешок, а потом отпустить, то складочка долго не расправляется. И много других неприятностей открывает на своем лице Петр Степанович, помимо описанных. А вне зеркала он чувствует себя еще хуже: печет изжога, в правом боку колики – и там, где легкие, и там, где печень. Сердце ноет, и чувствуются явные перебои; в суставах ног как будто бы черви копошатся, поясница побаливает, – видать, почки не в порядке.
– Орел! – думает Петр Степанович.
Петр Степанович и так старается быть осторожным, и сяк, а если уж и разговаривать, так только с надежными людьми. Но, во-первых, у него не всегда получается определять таких людей. А во-вторых, он может говорить только о том, о чем думает, а у него именно мысли неосторожные.
Вы даже представить себе не можете, как выступления сослуживцев на собрании, на котором его прорабатывали, огорчили Петра Степановича. «Неужели я – антисоветский элемент? – подозрительно думал он сам о себе к концу собрания. – Конечно, я не сразу поверил в советскую власть, так кто же в нее тогда верил? Но сейчас-то я уже вижу, что был неправ, социализм свое берет. Тракторные, автомобильные, химические и многие всякие заводы, что так быстро нашей общественностью созданы, – строительство их же не сорвано? А ведь я во всем этом принимал хотя бы пассивное участие».
Ему бы и продолжать так думать, а он все время сбивается. Например, пребывание в стеснительных условиях камеры предварительного заключения придало мыслям Петра Степановича новое направление, хотя, между прочим, он и раньше об этом задумывался. В Задонецке больница и тюрьма расположены одна против другой, через улицу. Давно уже Петр Степанович обратил внимание на разницу их архитектур и ограждения: больница имеет зеленые насаждения, больной может на костылях ходить по аллеям, и никто за ним не присматривает; тюрьма же огорожена высокой кирпичной стеной, сада во дворе нет, а на вышках дежурят часовые с ружьями.
– Очевидно, преступность организованное общество считает чем-то вроде бешенства, – говорил он жене Кате. – Преступники наказываются, а больные лечатся. Это неправильно. То– больные, и это – больные. Преступление социалистическое общество должно лечить, а не наказывать. Много случаев в нашей стране, когда преступления вылечивались. Примером могут служить Соловки, канал имени Сталина, Московско-Волжский канал и т. д. Но обыкновенно для преступников создают грубую обстановку. Тюрьмы, ссылки и расстрелы – не лечение преступников: слишком все это грубо.
Жена Катерина выслушивала Петра Степановича, но у нее не было интересных соображений на этот счет. Когда же он поделился своими мыслями с одним председателем завкома, которого он считал очень порядочным человеком, то председатель отнесся к этим мыслям с неодобрением.
– Вы, Петр Степанович, умный человек, – честно признал он, – но часто лезете не в свое дело. Я помню, например, как вы критиковали решение партии поставить т. Кагановича наркомом путей сообщений.
– Да, – говорит Петр Степанович, – я считаю, что он был бы в тысячу раз ценнее на партработе.
– Но ваше ли это дело решать такие вопросы? У вас же есть свои дела.
– Видите, – говорит председателю завкома Петр Степанович, – вы отчасти правы. Но это происходит от того, что день у меня не нормирован, я постоянно на работе, вот и начинаешь, кроме служебных дел, задумываться еще и надчеловеческими.
– А вы не задумывайтесь, – советует председатель завкома.
– Да как же не будешь задумываться, если хочется отвести душу?
– В семье отводите душу, – настаивает председатель.
