16 января дивизия развивала наступление, имея в первом эшелоне 151-й и 155-й полки, с теми же средствами усиления в направлении на станцию Гумрак. Подразделения 29-й механизированной дивизии противника в беспорядке отступали на 3-й внутренний оборонительный рубеж.
Приближался завершающий этап исторической битвы на Волге. Советские войска готовились к одновременному штурму противника на всем фронте. Дивизиям 21-й армии во взаимодействии с другими предстояло расчленить вражескую группировку, прорвавшуюся к Сталинграду, и уничтожить ее по частям.
52-я гвардейская стрелковая дивизия с приданными средствами усиления — с 9-м танковым полком прорыва и батальоном 121-й танковой бригады, взаимодействуя с соседями, в результате решительных и активных действий завоевала выгодный для решающей схватки рубеж — вышла к железной дороге в 4 километрах юго-западнее станции Гумрак.
«Скорее к Волге, к русской матушке-реке!» — этим стремлением жили тогда наши бойцы.
22 января в 10 часов после артиллерийской подготовки 151-й и 155-й полки, прорвав последний неприятельский оборонительный рубеж на подступах к Сталинграду, начали уверенно продвигаться вперед. Два дня шли ожесточенные бои. Яростными контратаками противник пытался сдержать наступление гвардейцев, но положение складывалось не в его пользу.
24 января 151-й гвардейский полк майора И. Ф. Юдича при поддержке танков 121-й танковой бригады и часть сил 51-й гвардейской дивизии после упорных боев овладели окраиной станции Гумрак. Но тут противник предпринял контратаку: из-за домов с юго-западной стороны, стреляя на ходу, выскочили пять танков противника. Ударила полковая батарея старшего лейтенанта П. Т. Симоненко. Один танк загорелся. Видя, что тут дело оборачивается туго, остальные танки повернули в сторону. Но здесь их уже ждала 4-я рота старшего лейтенанта И. М. Щербина.
— Подготовить гранаты! — крикнул старшина Борис Мусатов, завидев танки противника.
Выкатив пушки полковой батареи на насыпь, артиллеристы прямой наводкой подбили танк. Фашисты снова застопорили, стали вести огонь с места. От прямого попадания в ящик с боеприпасами раздался взрыв, несколько человек было ранено, одна пушка вышла из строя.
— Товарищи, без паники! — раздался голос Мусатова. — Все внимание на врага! Постоим за Сталинград! Гранаты бросать только по моей команде.
Танки приближались. Вот уже совсем близко один, другой. «Огонь!» — крикнул старшина и бросил гранату, за ним — другие. Два танка завертелись на месте.
А в это время наша артиллерия «долбила» вражеские дзоты, доты, бронированные колпаки ключевого узла обороны, саперы проделывали проходы в минных полях.
После четырехчасового ожесточенного боя мы полностью овладели важным опорным пунктом — окружной железнодорожной станцией Гумрак. Здесь был лагерь наших военнопленных, в котором содержалось более 10 тысяч человек. Надо ли говорить о радости их освобождения!
Когда мы с командующим артиллерией дивизии полковником В. К. Потаниным въехали в Гумрак, то увидели, что более двух десятков дотов и дзотов разворочено, наблюдательные пункты разрушены. Все тупики станции были забиты товарными вагонами, переполненными ранеными и обмороженными гитлеровскими солдатами и офицерами. Их здесь покинули на произвол судьбы.
Хочется привести выдержку из дневника немецкого офицера — казначея санитарной роты Отто Вильгельмовича Рюле, который вместе с другими был взят в плен. Он писал:
«…Как бы то ни было, на мне лежала ответственность за снабжение раненых. И я решил лично заявиться в штаб армии, который размещался в руинах универмага.
— Да, пожалуйста, — услышал я в ответ на свое «Разрешите войти?» — Что вы хотите?
Я назвал ему свое воинское звание, фамилию и часть.
— Полковник фон Хоовен, начальник связи армии, — ответил он. — Что вас привело ко мне?
— Мне необходимо срочно достать продовольствие для раненых. А со вчерашнего дня, я слышал, вошел в силу приказ, согласно которому раненым и больным больше не выдавать никаких продуктов.
— Я знаю об этом, — ответил полковник. — Продовольствие выдается только боевым частям.
— Я не знаю, известно ли командованию, какое тяжелое положение в госпитале? По-моему, этот приказ страшно несправедлив по отношению к раненым и больным.
— Ваша откровенность мне нравится. Вы правы. То, что здесь происходит, — настоящее безумие. В штабе армии вряд ли есть хоть один здравомыслящий человек. В конце декабря я прилетел сюда, в котел, из штаба вермахта. Уже тогда не было возможности к деблокированию. Выход один — капитуляция. Тогда как главнокомандующий отдает приказ: «Драться до последнего солдата, до последнего патрона». Нас бросают в мясорубку, и мы даем это делать… Тогда как уже многие наши офицеры и солдаты понимали, что, кроме плена, из создавшегося положения выхода нет…»[40]
Эти откровенные записи немецкого офицера полностью соответствовали действительности. При отступлении гитлеровцы в панике бросали все и нисколько не заботились, как и в окружении, о больных и раненых, которых можно было видеть повсюду. На дорогах и обочинах сидели и лежали немецкие солдаты и офицеры, те, кто не мог уйти, побитые, обмороженные, брошенные, никому не нужные. И поэтому плен они считали счастливым избавлением от всех бед и мук, от голода и холода.
В северо-западной части станции, у крайних домов, было немецкое кладбище, расположенное большим квадратом. По моему приказу саперы роты 61-го отдельного саперного батальона старшего лейтенанта В. Н. Горбачева вскрыли одну из могил. В ней оказалось около 20 трупов. И это под одним крестом! Так фашисты старались скрыть свои потери.
Еще были слышны отдельные выстрелы на юго-западной окраине Гумрака, когда ко мне подъехал командующий 21-й армией генерал-лейтенант Чистяков.
Я доложил обстановку, сказал, что уже в этом часу должны полностью очистить станцию от фашистов.
— От противника не отрывайтесь, преследуйте, — приказал командарм. — На здании станции водрузите красный флаг.
Флаг был установлен 151-м гвардейским полком майора И. Ф. Юдича. К вечеру мне сообщили, что чуть западнее станции 155-й гвардейский полк майора Г. Г. Пантюхова добил остатки 100-й Восточно-Прусской фашистской дивизии.
….Непрерывные и все нарастающие удары наших войск значительно деморализовали противника.
Казалось бы, при нашем мощном ударе враг должен был полностью сложить оружие, но он продолжал яростно сопротивляться, местами переходя в контратаки.
Мы удивлялись: на что он рассчитывает? Оказывается, были причины. При допросах пленные солдаты и офицеры из 100-й, 305-й и других дивизий говорили, что они боялись мести за содеянные ими преступления, не надеялись на пощаду, поэтому и дрались, как смертники.
