Одним словом, сижу в огромном зале, заказал что-то коричневое, ковыряюсь. Времени около семи часов. Опытным взглядом окинув подготовленную сцену, чувствую — сейчас появятся музыканты. Народ уже почти готов. Слева пристроилась компания лиц кавказской национальности с тремя пышными блондинками. Мужчины — ничего себе — средних лет, но вполне симпатичные. У всех троих на обеих руках часы надеты «Ролекс», величиной с кулак.
Я прямо позавидовал, но вспомнил, как однажды приехали мы в Тбилиси на гастроли. Тбилиси весной — просто заглядение. Кругом: шашлыки, вино, знаменитое кавказское гостеприимство. Каждый второй — князь; у меня до сих пор штук десять визиток лежит: князь …адзе, князь …швили. В общем гастроли прошли великолепно. А в последний день я отправился коньяк покупать.
Мой непьющий отец просил меня привезти в подарок его другу. Ну, выяснил я у знакомых, где погребок винный поколоритней и пошел.
Действительно, подвальчик, как с картины Пиросмани: из стен старые бочки торчат, на полках старинные бутылки, а за прилавком дядька стоит с такими усами, что Семен Михайлович Буденный мог бы у него служить разве только ординарцем.
Я коньяк не очень люблю и плохо в нем разбираюсь, поэтому решил купить самый дорогой. Шарю глазами по наклейкам: ага, вот он — КВ (аж 24 рубля).
Подаю деньги, а продавец спрашивает:
— Тэбэ сам пить или в подарок? — В подарок, — говорю.
— Тогда, давай двадцать сэм рублей.
Ну, думаю, здесь законы свои (чай, не у себя в Москве), покорно добавил еще трешку.
Продавец достает из-под прилавка тазик с водой и тряпку, в три секунды смывает старую этикетку и, достав жестом фокусника из своей огромной кепки новую, приклеивает ее на ни о чем не подозревающую бутылку.
Я читаю: КВКВВККВ, то есть, марочный-распромарочный, пулеводонепроницаемый, противозачаточный.
Этот отцов друг у меня потом в ногах валялся, все благодарил и пятьсот рублей всучить собирался.
— Не надо, — говорю, — это ж подарок. Так вот и часы те, наверное, из того же подвальчика. Но бабы-то, точно, настоящие — наши, наравне с мужиками коньяк хлещут и в спор с ними вступают, у кого золотых зубов больше. Одним словом, для музыкантов уже пора.
Наконец, появляется группа людей в строгих черных костюмах и очень темных очках. Они выходят из-за сцены гуськом, аккуратно придерживая друг друга за одежду и другие части тела.
Музыканты на ощупь расползлись по сцене, недолго поиграли в жмурки с микрофонами, вперед выдвинулся высокий, ладный слепец с бас-гитарой и глубоким, свойственным, наверное, только людям, лишенным зрения, голосом сказал мимо микрофона: «Раз, два».
Потом, гомеровским, величественным жестом все-таки проверил наличие микрофона около своих разговорных органов и с потрясающим душу и карман трагизмом обратился к благородной публике:
— Добрый вечер, уважаемые москвичи, а также гости столицы! Для вас выступает вокально-инструментальный ансамбль Всероссийского общества слепых, — затем немного помедлил, не решаясь объявить название.
Я мысленно объявил в голове конкурс на хорошее название типа «Светлячок», «Горизонт», «Рассвет» и т. д., но басист, решивший не искушать судьбу, продолжал:
— Желаю вам приятного вечера, мы выполним все ваши пожелания, но обратите внимание — вот вы здесь сейчас сидите, едите, пьете, вам хорошо. Для вас сейчас светлый день, а для нас, — он сделал трагическую паузу, щелкнул пальцами и оркестр грустно грянул:
— Темная ночь, только пули свистят по степи…
Это было так неожиданно, что по залу прокатился стук Попадавших приборов, некоторые посетители, вытирая слезы, полезли за деньгами.
Впрочем пели музыканты достаточно стройно, хотя и очень жалостливо, при словах «как я люблю глубину твоих ласковых глаз» они сделали паузу и, для того чтобы не оставалось никаких сомнений, одновременно показали на то место, где у зрячих бывают глаза.
Последующий репертуар группы представлял из себя просто-таки справочник окулиста: «У любви глаза зеленые», «Посмотри в глаза», «Ах, эти черные глаза», «Очи черные» и даже окулистическо-арифметическая песня «Три миллиона людей замечательных — шесть миллионов задумчивых глаз».
Через некоторое время внимание посетителей было привлечено странной процессией.
Двое неопрятно одетых представителей мужского пола, сильно напрягаясь, тащили крепкий канцелярский стул. На стуле с будничным выражением лица восседал крупный молодой мужчина в ярко-синем костюме и унтах. Он, видимо, был очень тяжелым, потому что носильщики громко кряхтели и с шумом и свистом вдыхали и выдыхали сигаретный воздух ресторана. Правда, возможно, дыхание хм затрудняли крупные денежные купюры, торчащие изо рта.
Мужчина на стуле бровями указывал повороты, выбирая удобный столик. Немного позади шли еще пятеро тоже неслабых хлопцев.
Драгоценный груз был отгружен недалеко от меня, и компания заняла два стола у окна, неподалеку от оркестра, а носильщики умчались в поисках нового седока.
Официанты бросили всех остальных клиентов, мгновенно сорвали с обоих столов таблички «Занято» вместе со скатертями, и в мгновение ока на новых белоснежных скатертях оказалось выставлено все лучшее и дорогое из арсенала и закромов заведения. Причем один стол был безалкогольным, и трое усевшихся за ним типажей по внешнему виду отличались от первых трех мужиков, возглавляемых наездником в синем костюме.
Довольно быстро выяснилось, что троица за «пьющим» столом — это не то геологи, не то топографы из Якутии, не выезжавшие в отпуск лет тридцать и гуляющие теперь «от вольного». А за более скромным столом сидели таксисты, катавшие этих орлов по столице, каждого на отдельной машине, чтобы тесно не было.
В этот момент после небольшого перерыва на сцене, на ходу дожевывая и вытирая губы, вновь появились музыканты. Вели себя они на этот раз более уверенно и бойко постреливали из-под очков по сторонам пустыми глазницами. Кавказско-блондиночная компания тут же заказала «Тбилисо», причем басист-руководитель легко, видимо, на ощупь, отличил «чирик», который ему под видом четвертака пытался втюхать ушлый потомок «витязя в тигровой шкуре».
Говорят, что у незрячих людей сильно обостряются другие чувства: осязание и особенно слух. Только этим можно объяснить поспешность, с которой ловкий басист кинулся, вытянув руки вперед, к якутскому столу, гениально расслышав в этом шуме, как главарь геологов-топографов негромко щелкнул пальцами.
Один из секундантов «синего костюма» сунул басисту комок денежных знаков и что-то сказал. Тот, подобострастно изогнувшись и приставив ладонь к уху, как это делают не слепые, а глухие, внимательно выслушал заказ.
