Пережить этот мой секрет можно было только в одиночестве. Я чувствовала: они благодарны за то, что я не делюсь подробностями.
– Ты точно будешь в порядке? – спросила Блосс. Я кивнула.
Мисс Берман предложила прогуляться по променаду в морозном мраке февраля. Луны не было видно. Прогулка помогла, как и бренди. Но когда мы вернулись в мою комнату, я уже не могла сосредоточиться на разговоре. Слишком отвлекала боль, глодавшая мой живот.
– Хочешь, чтобы мы ушли? – спросила Блосс со своей всегдашней прямотой. Мисс Берман, сочувствующая, но строгая, молча стояла в проходе и разглядывала постеры у меня на стенах. Я благодарно кивнула. Уходя, мисс Берман одолжила мне пять долларов.
Остаток ночи я прошаталась взад-вперед по коридору из своей комнаты в ванную, сложившись пополам от боли, наблюдая, как кровавые сгустки вываливаются из моего тела в унитаз, и размышляя, в порядке я или нет. Никогда не видела, чтобы из меня выпадали такие огромные красные комья. Было жутко. Я боялась, что до смерти истеку кровью в общей уборной на Брайтон-Бич среди ночи в канун своего восемнадцатилетия, пока сумасшедшая старушка, что живет дальше по коридору, неустанно бормочет во сне. Но нет, всё обойдется. Всё закончится, и я буду в безопасности.
Я увидела, как в унитаз шлепнулся комок сероватой слизи, и решила, что это, наверное, и есть эмбрион.
К рассвету, когда я приняла еще аспирина, катетер тоже успел выйти из моего тела. Кровотечение было очень, очень сильным. Но мой опыт в гинекологическом отделении подсказывал, что кровопотеря не критическая.
Я промыла длинный затвердевший катетер и, тщательно его изучив, уложила в ящик стола. Инструмент моего спасения был ярко-красным, но в целом выглядел довольно невинно.
Под жидким утренним солнцем я приняла амфетамин и задумалась, не раскошелиться ли на кофе и булочку за четвертак. Вспомнила, что мне тем вечером предстояло подработать капельдинершей на концерте в Хантер-колледже, за что мне должны были заплатить десять долларов – огромная сумма за раз, из нее я сразу смогла быть отдать долг Энн и мисс Берман.
Я сделала сладкий кофе с молоком и приняла горячую ванну, хотя кровотечение не прекратилось. После этого боль постепенно ослабела, отдаваясь глухим постукиванием колик.
Внезапно я ощутила импульс встать, одеться и выйти в утро. Села в автобус до Кони-Айленда, зашла в работающий спозаранку ресторанчик около закусочной «Нейтанс» и съела там огромный праздничный завтрак с картошкой фри и английским маффином. Я давно не ела в ресторанах. Завтрак обошелся мне больше чем в половину пяти долларов мисс Берман, потому что был кошерным и дорогим. И вкусным.
Потом я вернулась домой. Лежала в постели, полная благости, испытывая облегчение после боли и ужаса, практически эйфорию. Всё наладилось.
Когда утро перешло в день, оказалось, что сил у меня нет вообще. Но мысль о том, чтобы заработать десять долларов за вечер, заставила устало подняться и сесть на долгий поезд в Хантер-колледж.
Через пару часов ноги стали подкашиваться. Я вяло ходила по рядам, едва слыша струнный квартет. Во время последнего отделения пошла в туалет – сменить тампон и прокладку. В кабинке к горлу подкатила волна внезапной тошноты, из-за которой я сложилась пополам и мгновенно, с мощным напором оставила там свой завтрак с Кони-Айленда за два с половиной доллара плюс чаевые. Ослабев и трясясь от озноба, села на крышку унитаза и прислонилась головой к стене. Новая судорога боли прошлась по телу с такой силой, что я тихонько заскулила.
Миз Льюис, Черная смотрительница уборной, которая знала меня еще по туалетам старшей школы Хантер, сидела в своей каморке и заметила, как я вошла в пустую уборную.
– Это ты, Отри, стонешь? Всё хорошо? – под дверью кабинки показались ее ноги в туфлях на низких каблуках.
– Да, мэм, – выдохнула я через дверь, проклиная себя за то, что зашла именно в эту уборную. – Просто у меня месячные.
Я привела себя в порядок и поправила одежду. Когда я наконец вышла из кабинки, смело и с высоко поднятой головой, Миз Льюис всё еще стояла напротив моей кабинки, сложив руки на груди.
Она постоянно, но беспристрастно интересовалась жизнями тех немногих Черных девочек, что попадались в нашей школе. Всегда было приятно увидеть ее знакомое лицо, когда мы пересекались в уборной колледжа той осенью. Я ей рассказала, что учусь в колледже и что ушла из дома. Миз Льюис подняла брови и поджала губы, покачивая седой головой.
– Вы, девицы, конечно, те еще штучки! – сказала она.
В бескомпромиссно резком свете флуоресцентной лампы Миз Льюис пристально изучала меня сквозь очки в золотой оправе, что торчали по обе стороны ее широкого коричневого носа, точно усики насекомого.
– Детка, ты точно в порядке? Мне вот так не кажется, – она вгляделась в мое лицо. – Посиди-ка тут минутку. Ты только начала дежурить? Белая, как не своих родителей дочка.
Я с благодарностью присела.
– Я в порядке, Миз Льюис, – уверила ее я. – Просто от месячных живот болит, вот и всё.
– От месячных? Так сильно? Тогда зачем ты сюда заявилась сегодня? Надо дома лежать в кровати: вон, глазки-то у тебя совсем больные. Хочешь кофе, милая? – она протянула мне свою чашку.
– Потому что мне нужны деньги, Миз Льюис. Всё будет хорошо, обещаю вам, – я отказалась от кофе и встала. Боль прострелила меня внутри от стиснутых бедер к пояснице, но я лишь на секунду припала лбом к краю одной из кабинок. Потом, взяв бумажное полотенце из стопки на стеклянной полочке передо мной, я намочила его и смахнула со лба холодный пот. Лицо тоже утерла и аккуратно промокнула съевшуюся помаду. Улыбнулась своему отражению в зеркале и Миз Льюис – та стояла сзади, чуть поодаль, руки по-прежнему сложены на обширной груди над высокой талией. Она цыкнула, набрала воздуху и громко вздохнула.
– Детка, почему бы тебе не вернуться к маме, где тебе самое место?
Я чуть не зарыдала. Хотелось завопить, заглушить ее горестный добрый старушечий голос – ну почему она притворяется, что всё так просто?
– Не думаешь, что она о тебе волнуется? Знает, что ты в беде от-такущей?
– Я не в беде, Миз Льюис. Я просто плохо себя чувствую из-за месячных, – отвернувшись, я скомкала использованное полотенце, кинула его в корзину и, обмякнув, снова села. Ноги стали на удивление слабыми.
– Угу, ну-ну, – Миз Льюис снова цыкнула и полезла в карман фартука. – Вот, на-ка, – сказала она, вытащив из кошелька четыре доллара, – возьмешь такси до дома, – она знала, что я живу в Бруклине. – И езжай туда сразу.
