«Он сказал: „Я Альфа и Омега“…»
Он сказал: «Я Альфа и Омега».
Он замкнул нас всех в одном кругу,
За окном кружатся хлопья снега,
С этой ночи вся земля в снегу.
С этой ночи в моем сердце пламя
Тоже стало, как кусочек льда,
Ты ушел с печальными глазами,
Слезы в них, как синяя вода…
Если б знать, когда рука Господня
Снимет с душ последнюю печать.
Ты прости, что я пришла сегодня,
Ты прости, что я устала ждать.
2 декабря 1922
«Туман непроглядный и серый…»
Туман непроглядный и серый,
А в сердце — большая звезда,
Ты звал ее раньше Венерой,
Но ты без меня был тогда.
Тогда над путями твоими
Горели чужие огни —
Звезды лучезарное имя
В тебе исказили они…
Но пламя и снежные бури
Не властны над нашей судьбой,
Звезды нашей имя — Меркурий,
С тех пор, как мы вместе с тобой.
1923
«Вошла любовь — вечерний Херувим…»
Вошла любовь — вечерний Херувим
От света крыл весь пламенем объятый,
И вспыхнули янтарные закаты
Молниеносным запевом за Ним…
Я здесь с тобой… Я увидала латы,
Небесный путь в святой Ерусалим,
Ах, кто не шел, надеждою томим,
Шел за рукой ведущей и крылатой.
Единственным и тягостным путем,
Изведав боль, быть может, слишком рано,
Мы в слепоте беспомощно бредем.
У нас в сердцах — зияющая рана,
Как жалкий дар правдивого обмана…
Идем… Куда? Ужели не вдвоем?
Сентябрь 1923
«Скажи, в каких небесных картах…»
Скажи, в каких небесных картах
Для новых звезд указан путь?
Ночное небо, словно бархат, —
Ему открой навстречу грудь!
И только жди в молчаньи ночи,
Не забывая никогда,
Что там, где сердца средоточье,
Должна взойти твоя звезда.
Терпи и жди в полночном мраке, —
В твоей написано судьбе,
Когда все сердце станет факел
Звезды, сияющей в тебе.
И будет путь в нее же вкраплен,
Из сердца перекинут мост
Навстречу падающим каплям
Осенних звезд.
12 декабря 1923
Крылатый отрок на иконе,
И строгий перст кустам прижат.
Сложи молитвенно ладони,
Свой взор не обращай назад.
Пусть, как любовь, неотвратимой,
Презрев бесовскую игру,
Отныне путь твой станет схимой,
Незримой для других в миру.
Крылатый Отрок — твой вожатый,
Благослови его приход.
Когда уста молчаньем сжаты,
То слово в сердце зацветет.
27 июля 1924
«Ты сам мне вырезал крестик…»
Ты сам мне вырезал крестик,
и сам его надень,
чтоб быть нам с тобою вместе
и ночь, и день…
У нас Ангел-Хранитель
один теперь, —
пробей же, пробей в граните,
в темном граните — дверь.
Если пробьешь ты камень
отточенным резцом —
откроется перед нами
отчий дом…
И будет уже не крестик
на сердце моем, а цветок,
и будем с тобою вместе…
И близок срок.
Июль 1924.
«Ты сказал, что наша любовь — вереск…»
Ты сказал, что наша любовь — вереск,
мой любимый цветок, —
но крепко заперты двери,
темен Восток.
И мы позабыть не можем
красоты раздробленный лик, —
тебя манит смуглая кожа,
меня — рот цвета гвоздик…
И слаще, чем сон виноградин
для меня этот алый рот,
а твой взор по-иному жаден,
тебя смуглая кожа жжет.
И, значит нет чуда
единой любви…
Каждое сердце — Иуда,
каждое сердце — в крови…
Не носи мне лиловый вереск,
неувядающий цвет…
Мы — только жалкие звери,
а любви — нет.
13 августа 1924
«В эту ночь я была с другими…»
В эту ночь я была с другими
в ресторане большом…
Под звуки джаз-банда танцевали шимми
женщины с малиновым ртом…
А мужчины тут же пили сода-виски,
ели их дамы кофе-гласе…
И я знала, что все они друг другу близки,
и все во сне.
Что они корчатся от безумной боли,
что дама в красном уронит бокал,
положит голову на мраморный столик
и завоет, как шакал.
Но никто не услышит, никто не обернется,
даже не вздрогнет сигарный дым…
Ведь каждое сердце скоро порвется,
что вы делаете с сердцем моим.
Осень 1924
«Лесное озеро, поросшее осокой…»
Лесное озеро, поросшее осокой…
Склонилась ты, и взор
на дно глубоко
проник;
Там твой пленен двойник
в неверном зеркале озер…
Идут года…
И день сегодняшний
похож на день вчерашний, —
цветет зеленой яшмой
стоячая вода…
Идут года,
клубясь в ночном тумане…
И страх ползет,
и сердце ранит…
Ты падаешь, и вот
со дна встает двойник, —
твой искаженный лик, —
и он живет,
и дышит,
и говорит, — и каждый слышит
его застывшие слова…
А ты — мертва.
Осень 1924
«Чудотворным молилась иконам…»
