Мы поехали вместе.
— Кто идет? — раздался звонкий окрик из темного угла. Это был казачий пикет из трех человек, заброшенный где-то в глухом переулке, среди развалин обгоревших китайских домов.
— Свои! Свои! — кричим мы.
— У вас спокойно?
— Так точно, все спокойно.
Едем дальше. Узкая извилистая улица, сдавленная теснящимися домиками китайцев, точно вымерла. Часть жителей уже успела бежать, а остальные, запершись за воротами и задвинув ставни, не шелохнулись. Даже собаки не лаяли, чуя недоброе. Только иногда в щели виднелись огоньки курильных палочек, поставленных перед божницею духа-покровителя.
Одна сторона улицы была ярко освещена лучами луны, но другая тем мрачнее таилась в тени. Жутко было заглядывать в эти темные ниши и углы.
— А что, может выскочить боксер из такого темного места?
— Очень просто может. Так и проколет своим длинным копьем, а потом поминай как звали.
— А ты в него из винтовки стреляй! Чего бояться! — ободрял другой казак.
Улица повернула к самой реке, откуда снова отступала. Здесь стояла японская застава — человек 15 японцев с одним офицером. Перед ними лежало на самом краю набережной свежее тело убитого китайца.
Японский офицер на ломаном английском языке объяснил, что этот боксер стрелял в них с джонки. Японцы кинулись к джонке, стоявшей у берега, нашли боксера, притащили на берег и застрелили.
С трудом произнося английские слова и облегчая их жестами, японский офицер объяснил, что он просит русских сменить его заставу, так как его солдаты стояли целый день, ничего не ели, а полковник Анисимов обещал сменить их еще вечером.
Я сказал об этом казакам, с которыми ехал.
— Понимаем. Так что мы доложим его высокоблагородию штабс-капитану Полторацкому. Их застава тут недалеко в медицинской коллегии. Понимаем, — сказали казаки и поскакали.
Я снова поехал по извилистым переулкам, угнетавшим меня своим молчанием и безлюдьем. Мне становилось страшно. В переулках ни души, ни русских, ни японских часовых.
Луна ярко освещала места недавних пожарищ: груды обожженного кирпича, тлеющие головни и брошенный поломанный домашний скарб.
Безмолвно торчавшие уродливые остовы сгоревших домов начинали пугать меня, как привидения, и мне всюду мерещились боксеры. Что, если в самом деле боксер выскочит с пикой из-за угла или из ямы? Моя лошадь храпела и тоже боялась. Казаки ускакали, а мой револьвер был далеко, в гостинице, в чемодане.
Молча и зловеще чернели пожарища, и молчала луна. Co страху я сбился с дороги и не знал, куда ехать.
Пока я обсуждал свое затруднительное положение и набирался храбрости, к моей радости, на крыше одного большого дома засверкали штыки и забелели рубашки. Это была 7-я рота Полторацкого, которая стояла заставою в китайской медицинской коллегии и с западной стороны охраняла концессию.
Часовые меня окликнули.
— Свой! Свой! Как проехать отсюда на бивак? Скажите, пожалуйста!
— А ты поезжай по этой улице все прямо, а потом сверни налево, а потом возьми направо, опять налево и как раз на бивак и выедешь.
— Благодарю! Понял.
— He стоит!
Тишина ночи была встревожена грохотом орудий, доносившимся откуда-то очень издалека. Это была бомбардировка фортов Таку.
4 июня
Воскресенье, 4 июня, с раннего утра было встревожено выстрелами. В 4 часа утра боксеры подкрались к японской заставе, стоявшей в начале китайского города, и стали стрелять. В перестрелке был убит японский офицер. Простояв всю ночь, вероятно, японцы утомились и не были достаточно бдительны. На подмогу сейчас же явился Полторацкий со своим взводом и выручил японцев. Затем прибыл и сам Анисимов со 2-й ротой поручика Сушкевича. Боксеры отступили.
В 6 часов утра, согласно решению командиров международных отрядов, из Тяньцзиня ушел на поезде для исправления пути рабочий отряд, состоявший из 54 русских саперов под начальством поручика Виноградова, 80 стрелков 5-й роты с ротным командиром поручиком Черским; 10 французов с инженер-механиком с французского крейсера «D’Entrecasteaux» Монье; 10 японцев с офицером и 5 англичан с 1 пушкой Гочкиса, стоявшей на платформе, при одном английском офицере. Впереди поезда шла английская пушка. Паровоз для безопасности был поставлен в середине. Припасов взяли на один день.
В 2 часа дня саперный отряд прошел третий железнодорожный мост и подвинулся на две версты далее к Пекину.
Через несколько минут боксеры выскочили из окрестных деревень, бросились на третий мост и зажгли его в тылу поезда. Саперы поспешили вернуться, прогнали выстрелами боксеров и потушили пожар.
Через полчаса показались китайские регулярные войска, которые начали стрелять по саперам спереди. Сзади поезд обстреливали гранатами, которые падали из Тяньцзиня. Офицеры саперного отряда сообща решили дальше не ходить, держаться у третьего моста, ждать подкреплений и незаметно отступить ночью.
Поручик Виноградов
С утра 4 июня на Тяньцзиньском вокзале толпились взволнованные европейские дамы, в дорожных костюмах и шляпках, с саквояжами, ридикюлями, корзинками, картонками, пеленками, зонтиками, грудными детьми, детскими колясочками и собачками. В кучу были свалены чемоданы, узлы и сундуки, любезно принесенные на вокзал, за отсутствием прислуги, самими тяньцзиньскими джентльменами. Часа три ждали поезд, который должен был доставить дам и детей в Тонку.
На вокзале тут же толпились семьи китайских мандаринов и купцов, служивших на китайском телеграфе, почте, в банках, магазинах и разных конторах. Боясь боксеров, образованные китайцы отправляли свои семьи в Чифу и Шанхай, где их жены и дети могли быть в безопасности.
Китайские дамы в черных или синих шелковых кофтах, затканных цветами, таких же шароварах, с затейливыми умащенными прическами на серебряных шпильках и палочках, с испуганными набеленными и нарумяненными лицами, с детьми, сидели на своих узлах и сундуках. Правильные, приятные черты лица и стройные формы, обнаруживаемые складками широкого платья, показывали принадлежность некоторых китаянок к чистой, красивой южнокитайской расе. Поджав свои маленькие ножки, китайские дамы с любопытством осматривали заморских дам, которых они, живя взаперти, так редко могли видеть, и вполголоса обменивались друг с другом наблюдениями.
Дети, белые и желтые, кричали и плакали. Дамы волновались, и некоторые тоже плакали. Свистки маневрирующих паровозов пугали младенцев, старавшихся перекричать паровоз, но поезд не уходил. Покидаемые мужья — офицеры и джентльмены старались шутить, успокаивали нервных дам и уверяли их в полной безопасности как уезжающих, так и остающихся, тем более что только что китайский телеграф доставил радостное известие, что форты Таку взяты.
