В Токио, как и по всей стране, период после войны — с 1945 по 1952 год — был ознаменован американской оккупацией и общим желанием воспрянуть духом и избавиться от нее. Это был национальный порыв. Всё японское общество пыталось возродить страну, и это касалось не только экономики. Тем не менее восстановление шло медленно и тяжело. Я помню, что люди отказывали себе буквально во всём. Так было и в нашей семье. Отцу не хватало денег нас прокормить. Во всех рабочих кварталах дети не наедались досыта.
Знаете, всякий раз уже в течение более двадцати лет, когда я приезжаю в Европу или Соединённые Штаты на показ моих фильмов, журналисты и критики задают вопросы только по поводу фильма. Мы обсуждаем содержание, историю создания, персонажей, но редко кто просит меня рассказать о детстве, описать место, где я вырос, которое называется «ситамати». Рабочие кварталы были самым дном Токио. Сегодня трудно представить, на что это было похоже.
В смутное время я рос в этом квартале. Тогда я был ещё слишком мал, но, несмотря на все разговоры о возрождении Японии, понимал, что страна разорена. Восстановление осложнялось ещё и американской оккупацией: жить приходилось по законам, установленным генералом Макартуром и его войсками. Да, Дуглас Макартур! Образ этого огромного человека с трубкой навсегда остался в памяти у людей моего поколения. В то время улицы столицы были заполнены не только военными, но и простыми американцами. Многие люди даже приветствовали их появление. Так началась стремительная американизация нашего общества.
Порой кажется, что я настроен против Америки, но на самом деле это не так. Просто, как и большинство японцев, я люблю её покритиковать. Временами меня раздражают американская самоуверенность, желание иметь абсолютную власть и наглое выпячивание своей силы. Но это не наваждение. Иногда на меня находит, но длится не долго. В глубине души я не антиамериканист.
Последние несколько лет Китано выделялся резкой критикой в адрес пуританской Америки Джорджа Буша. Правда, Китано отмечает, что высоко ценит Обаму и множество замечательных американских деятелей искусства, среди которых идеолог поп-арта Энди Уорхол.
Парень с улицыЗдесь, в Токио, я рос в рабочих кварталах, где обитали ремесленники и плотники. Если быть точным, то моё детство прошло в беднейших районах Сенджу и Умеда. Это напоминало нью-йоркский Гарлем в его худшие времена. Местами, даже после
1945 года, жильё в Умеде оставалось хуже грязных трущоб пригорода Осаки в фильме «Кровь и кости»... Наше существование было жалким, и моё детство можно назвать... трудным. Хотя до поступления в колледж я не ощущал убожества нашего квартала. Позже оно стало для меня очевидным, но тогда я почти гордился этим местом.
Когда мне было 10—11 лет, я всё больше времени проводил на улице. Я мечтал об электропоездах, любил запускать волчка и воздушного змея и обожал играть с друзьями в бейсбол. Жители квартала были словно члены одной семьи. В то время соседи часто приходили друг другу на помощь.
Я помню, что перед домом, а иногда позади него люди выращивали в маленьких садиках овощи. Женщины стирали в реке бельё, иногда в нескольких метрах от них мылся народ. Свободное же время взрослые проводили в сенто, в месте для встреч и общения. А уже поздно вечером мужчины отправлялись в местный бар. Кроме того, на улице мне открылась магия яши текия.
В истории Японии «яши» называли странствующих продавцов традиционных лекарственных средств, которые предлагали различные чудодейственные порошки на основе трав. Текия же были чем-то вроде фокусников.
Иллюзионисты-неудачники, а на деле настоящие шарлатаны. Они слонялись по улицам и фокусами зарабатывали деньги. Меня они зачаровывали. Поражали их потрясающее красноречие и смелость. Я начинал разглядывать их, как только они появлялись, так они меня забавляли. Они крали деньги прямо из-под носа у всех, кого одурачили и увлекли своей игрой. Мне кажется, что сначала я был просто потрясён их ловкостью и умением обманывать. Я знал, что яши текия нечисты на руку. Но всё равно они меня удивляли. Некоторым из них удавалось неплохо зарабатывать, обманывая как жителей квартала, так и случайных прохожих.
Кроме того, я обожал ходить на турниры по боксу и сумо — наблюдать за профессиональными боями. Тогда у парней не было других развлечений. Помимо самих поединков, я обожал взвинченную атмосферу зала, разгорячённую публику и нарастающее напряжение. Когда смотришь, как двое сражаются, внутри вскипает не только ярость, тебя ещё охватывает грусть. В те времена бойцами по большей части становились голодающие бедняки. Сегодня уже не увидишь былых страстей. Позже я и сам вступил в бойцовский клуб. Я хотел доказать другим, что -у меня хватит сил избавиться от унижений. В колледже надо мной издевались как морально, так и физически, в Японии это называется «ижим». Меня часто дразнили. Например, мне было обидно, что меня обзывали «сынком художника». Они высмеивали место, где я жил, бедность моих родителей, моего отца, который был маляром и плотником. Ведь большинство из тех, с кем я учился, приезжали в город на прекрасных машинах, были хорошо одеты, а я жил на улице и ходил в лохмотьях. Я был уличным мальчишкой. Взрослея, я постепенно превратился в настоящего хулигана. Просто шпана. Я был далёк от послушания. В восточных и северных районах Токио я и мои приятели вели поистине разгульный образ жизни. Я жил не так, как остальные дети в квартале ситамати, которые летом ловили стрекоз. Вместе с друзьями мы чувствовали себя важными шишками, жалкими, но гордыми. Мы были молоды и убеждены, что являемся господами Токио. У нас не были ни гроша, но мы научились воровать, щипали каждую иену. Мы умудрялись красть даже в храмах и священных местах. С помощью обычной палочки, верёвочки и жука-скарабея, по-японски — кабутомути, нам удавалось похищать деньги из специальных деревянных ящичков, куда верующие клали пожертвования святым. Иногда я действовал в одиночку, особенно когда был голоден и хотел купить что-нибудь поесть, шарик риса, неважно что... В храме, принадлежавшем родителям моего приятеля, я спрятался в углу и подсторожил людей, которые опускали монетки в подобный ящик. Как только они ушли, я ринулся доставать деньги с помощью моего скарабея. После я схватил ноги в руки и смылся, чувствуя, как перехватывает дыхание от смелости моего гадкого поступка. На следующий день я снова взялся за своё. Опуская жука на дно ёмкости, мне удавалось выловить как можно больше. Помнится, однажды я хотел сбежать из храма, несмотря на то что скарабей так и не поймал ни одной монетки, как вдруг верёвка запуталась вокруг шеи.