А у Алксниса последним рабочим днем стало 23 ноября 1937 года. Вспоминая тот день, его жена Кристина Карловна писала: «Яков Иванович, как всегда, рано ушел на работу. Я проводила сына в школу и отправилась в институт. Был теплый зимний день. Когда я вернулась с работы, муж позвонил и сказал, что он задержится, и вечером ему нужно идти на прием в посольство. Он просил приготовить выходной костюм. Яков пришел домой около 10 часов вечера в хорошем настроении. Быстро переоделся, шутил, смеялся. Так как он спешил, а мы жили на восьмом этаже, я вызвала лифт. Яков вошел в лифт, улыбаясь, помахал мне рукой — и больше я его не видела…»
А ночью к подъезду дома подкатили два автомобиля — «черные вороны». Прибывшие выложили на стол бумажку — ордер. В нем значилось: «Выдан уполномоченному НКВД на право ареста и производство обыска». Две подписи: Ежова и Вышинского. С гимнастерки командарма сорвали орден Ленина, два ордена Красного Знамени.
— За что? Что произошло? — спрашивала их перепуганная жена. — Где муж, Алкснис?
— Там, где должен быть! — отвечали ей.
Во все глаза смотрел ничего не понимающий десятилетний сын.
Непонятен был арест и для Якова Ивановича.
— За что? — спрашивал он следователя.
— А вот, познакомьтесь и внизу распишитесь.
Это было «Судебное разбирательство». В нем указывались вина арестованного в измене Родине, принадлежность к контрреволюционной организации, вредительство.
— Подписывать не буду. Это злонамеренная чушь, — отбросил он следовательскую стряпню. — Пусть подписывает тот, кто составил.
Алкснис находился в Лефортовской тюрьме около 300 суток.
И вот через девять месяцев после ареста, его привели в кабинет для судебного разбирательства. За столом трое. Председательствующий спрашивает:
— Признаете ли вы себя виновным?
— Признаю полностью, подтверждаю свои показания на следствии. Добавить ничего не имею.
Посовещавшись с членами «тройки», председательствующий предоставил подсудимому «последнее слово». Алкснис сказал:
— Если возможно, сохраните жизнь. Готов любым трудом искупить вину.
Судебное разбирательство продолжалось пятнадцать минут. И вот зачитывается приговор: «Военная коллегия Верховного Суда СССР считает установленным, что Алкснис Яков Иванович совершил преступления, предусмотренные статьями 58-1 «б», пункт 8 и 11 УК РСФСР, и приговорила его к высшей мере наказания — расстрелу. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит».
В тот же день, 28 июля 1938 года, приговор привели в исполнение.
Уединившись, Блюхер подолгу стоял у окна, невидимым взглядом смотрел через стекло вагона. Мелькали деревья близкого и бесконечного леса, редкие поля с неприметными селениями и полуразрушенными церквами, проселочные дороги в рытвинах и лужах, стада худосочных коров. Под полом безумолчно и бешено стучали колеса Дальневосточного экспресса. И этот назойливо бьющий по нервам стук возвращал его память к недавнему прошлому, заставляя курить папиросу за папиросой.
Поезд мчал его, командующего Дальневосточной армией, Маршала Советского Союза Блюхера в Москву. Он понимал, что поездка не предвещала ничего хорошего, что в столице предстоит тяжелый разговор, и он мысленно его обдумывал, даже записывал мысли, которые приходили не только днем, но и в бессонные ночи. Но потом он записи рвал и клочки сам сжигал, не доверяя ни порученцу, ни охране, ни проводникам.
На больших станциях, где менялась локомотивная бригада, он, одевшись в цивильное, выходил на платформу с порученцем Крысько, прогуливался. Люди узнавали его. «Да это же Блюхер!.. Маршал Блюхер. Тот, что у Хасана колотил японцев…» Словно боясь встречи, он поднимался в вагон.
А чёрные мысли не отступали, давили тяжелым камнем на сердце.
Все началось с неожиданного прибытия в Хабаровск, где находился штаб Дальневосточной армии, высоких московских чинов: заместителя Ворошилова армейского комиссара 1-го ранга Мех лиса и заместителя наркома внутренних дел комкора Фриновского.
Уже первая с ними встреча насторожила командующего: «Неужели и против меня возбудят судебное дело?» Жена попыталась его успокоить: «Напрасно ты так. Они же приятные и добрые по виду люди!» — «По виду — да. Но это акулы, которые приехали, чтобы меня сожрать, как это сделали с моими помощниками!» — «Нет, нет, Василий, ты ошибаешься», — не соглашалась жена.
А может, и в самом деле он напуган арестами близких ему людей? Ведь Сталин верит ему. Не без его одобрения в ноябре 1935 года Блюхеру в числе пяти выдающихся руководителей Красной Армии было присвоено высшее воинское звание страны — Маршала Советского Союза. Сталин доверил ему командовать войсками огромного Дальневосточного края… Впрочем, это ни о чем не говорит: ведь расстреляли же как врага народа маршала Тухачевского, ныне арестован и другой маршал, Егоров. Неужели он будет третьим?..
Вскоре после приезда Мехлиса и Фриновского, в конце июля 1938 года в районе приграничного озера Хасан вспыхнул злосчастный конфликт с японцами. Поначалу Блюхер направил туда своего заместителя комкора Штерна, приказав вникнуть в дело и принять на себя руководство. Не поставив в известность прибывших москвичей, он создал на месте комиссию, чтобы разобраться в причине конфликта и установить виновных. Комиссия установила, что будто бы с нашей стороны было допущено пустяковое нарушение: ошиблись в каких-то метрах. Выходило, что повинна наша приграничная служба.
Фриновский возмутился: «Получается, что виновны мы? Это невозможно! Когда это было, чтоб советская сторона была неправой?» Его поддержал Мехлис. Связавшись с Москвой, он на правах заместителя наркома и начальника Главного политического управления РККА высказал недоверие действиям командующего Дальневосточной армией. Более того! Обвинил его в трусости, в нежелании самому выехать на место конфликта. «Вот Штерн, тот достойный и опытный начальник, который готов сменить в должности Блюхера».
В ночь на 1 августа Сталин вызвал к прямому проводу его, Блюхера. Уже с первых слов он понял, что Сталин настроен недоброжелательно.
— Скажите, товарищ Блюхер, честно — есть ли у вас желание по-настоящему воевать с японцами? Если нет у вас такого желания, скажите прямо, как подобает коммунисту, а если есть желание, — я считаю, что вам следовало бы выехать на место немедля.
Слышать подобное, да еще от самого генсека, ему еще не приходилось.
— Воевать намерен и немедля вылетаю к Хасану, — ответил маршал.
И тут же приказал готовить самолет.
