Василий Константинович усмехнулся:
— Он мягко стелет, да жестко спать. Верить ему нельзя. Готов меня утопить не то что в ковше, а в ложке. Все они здесь одной миррой мазаны.
В день отъезда в Сочи вдруг узнал, что ночью его порученца, полковника Крысько, арестовали.
— Это, Глаша, неспроста, совсем не случайно. Под меня копают. Будь готова к худшему. И помни: чтобы со мной не случилось, я чист, не виновен ни в чем, не верь ни единому их слову, в чем бы тебя не уверяли. Будущее меня оправдает.
Ничто не радовало в этот раз: ни безоблачная теплая погода, ни ласковое море, ни буйная природа Черноморья. «Хоть пулю в лоб». Предчувствие его не обмануло. 22 октября на рассвете к даче подкатила машина.
— Маршал Блюхер, одевайтесь. Поедете с нами.
К этому он был готов. Натянул сапоги, взял гимнастерку с навинченными наградами: среди них орден Красного Знамени за номером один. И орден Красной Звезды Василий Константинович Блюхер тоже получил первым в стране.
— Гимнастерку оставьте.
— Ну уж нет…
Оцепенелым взглядом провожала его побледневшая жена, неожиданно заплакали дети.
В тот же день его посадили в специальный вагон скорого столичного поезда.
— А как идет дело Блюхера? — Берия вскинул голову и уставился на следователя Иванова. Сквозь стекла пенсне глаза его казались большими и выпуклыми.
— С трудом продвигается, товарищ народный комиссар. Он упорствует, от всего отказывается.
— А легенду на него написали? Где она?
— Есть, есть легенда! — засуетился Иванов. — Она там, на голубенькой бумаге. Я сам ее писал.
— Ага. Вот. — Берия развернул листы с отбитым на машинке текстом, стал читать, поглаживая затылок.
В тексте указывалось, что подследственный обвиняется в преднамеренном шпионаже и предательстве в пользу одной иностранной державы.
— Какой державы?
— Японии, товарищ народный комиссар. Там ниже указано.
— Сразу бы и писал. — И продолжил читать.
«Будучи военным советником в Китае в армии Сунь-Ят-сена в 1925–1926 годах, ныне подследственный Блюхер был завербован японской разведкой и в течение долгого времени работал на нее, тщательно скрывая свое враждебное лицо от советского народа. Во время военного конфликта у озера Хасан с целью компрометации Красной Армии уклонился от руководства, послав туда своего заместителя. Заодно он самолично назначил комиссию из угодных ему лиц, приказав взвалить вину за происшедший конфликт на советскую сторону. Подследственный держал при себе своего брата Павла, опытного военного летчика, чтобы улететь за границу в Японию. На ближнем аэродроме по его приказу находился в полной готовности самолет».
— Так, — неопределенно произнес Берия и потянулся к папиросной коробке. Следователь угодливо поднес спичку. — Насчет брата это хорошо. А что же ничего не сказано о соучастниках? Удалось от порученца выбить показания? Как его?
— Крысько… Раскололи. Все, что надо показал и подписал. Может, привлечь Штерна?
— Штерна не трогать! — повысил голос Берия. — Ищите других. Штерн нужен… Пока. — И пыхнул табачным дымком.
Перед глазами Берии маячила на перекидном календаре большая цифра 9 — девятое ноября 1938 года. После праздничных октябрьских дней с обильным возлиянием, в том числе и на даче у Сталина, Берия чувствовал себя отвратительно. На душе было муторно, покалывало в висках и затылке… «Сейчас бы отлежаться, а прежде опохмелиться…» Он захлопнул папку.
— Выходит, подследственный вам не по плечу? Может, кого другого назначить вместо вас? Или испугались маршальских звезд? — проговорил он негромко, вонзив в Иванова взгляд. За словами скрывался зловещий смысл. — Восемь дней допрашиваете и ничего не добились.
— Мы его сломаем. Выбьем то, что необходимо.
— Сла-абак. Я сам его сегодня допрошу. Буду говорить с ним в Лефортово. И вы извольте там быть с командой подручных.
— Есть! — коротко ответил Иванов.
И опять в голове Берии заломило, подкатила дурнота.
— Послушай, Иванов, у тебя найдется что-нибудь?.. Ну, понимаешь?
— А как же, товарищ народный комиссар. Коньячок? Или, может, водочки?
Следователь выставил стакан и осторожно стал лить в него из бутылки.
— Лей до краев, не скупись.
Вскоре Берия прикатил в Лефортовскую тюрьму, где был его рабочий кабинет. Его уже ждали, все находились на местах. С утра мучившая немо-гота прошла, сменилась привычной формой начальственной энергии. Он шел, уверенно ступая по каменному тюремному полу, грузный, со вскинутой головой, поблескивая стеклами пенсне на крючковатом носу.
— Давайте сюда Блюхера.
Когда двое охранников ввели в кабинет маршала, он не узнал его. Перед ним стоял изможденного вида мужчина с побитым лицом. Суконная гимнастерка с оторванными пуговицами и споротыми большими петлицами висела будто на чужих плечах. Каким-то чудом держались брюки, заправленные в чужие растоптанные сапоги. И только взгляд излучал волю и мужественность.
— Давайте сразу будем говорить все начистоту, — с заметным акцентом кавказца проговорил Берия. — Рассказывайте о своих предательских делах.
— Никогда предателем я не был. Я честно выполнял свой партийный и воинский долг. Я прошу, чтобы мне дали возможность встретиться со Сталиным, все ему высказать, убедить в моей невиновности. Вот уже восемь дней я прошу этого, но только подвергаюсь беспредельным вопросам и истязаниям. Мне не о чем признаваться, нет за мной вины.
— Хорошо. Допустим, сейчас перед вами Сталин… — Блюхер дернул головой, на лице скользнула усмешка. Она не осталась незамеченной. — Я хотел сказать, что ваши слова я передам товарищу Сталину. Передам в точности, как вы сейчас скажете их мне.
— Но вы же не Сталин. Вы не сделаете того, что обещаете.
— Значит, вы отказываетесь говорить? Отказываетесь признать свою вину! Нет, мы заставим тебя рассказать все о твоих грязных делах! Заставим! — И Берия стукнул кулаком по широкой и гладкой столешнице. — Будешь признаваться?
— Я не могу этого сделать. За мной нет вины.
— Иванов! Помоги этому ишаку!
Следователь кивнул двум стоявшим в дальнем углу кабинета крутым парням в полувоенной одежде. Те разом оказались подле допрашиваемого. Один из них заученным приемом ударил под дых тяжелым кулаком. Василий Константинович непроизвольно согнулся, но второй тут же рубанул твердым как доска ребром ладони по шее. Однако Блюхер не упал, устоял на ногах. И тогда первый снова ударил снизу в челюсть. И истязаемый почувствовал во рту теплую горечь. Вместе с кровью выплюнул зубы.
