- Чего надо? - спрашиваю у него.
- А вот зайдем в участок, там и получишь подобающий ответ, - он презрительно скривил губы.
- Смотри, чтобы тебе там не сказали: гоняешься не за тем, за кем надо, - отвечаю с независимым видом, даже с вызовом.
- А это кто? - кивает на Горбацевича.
- Кажется, такой, как и ты, а может быть и похлеще...
Тон моего ответа, видимо, охладил полицая, а тут еще вмешался Горбацевич:
- Я работник районной земельной управы. Вы не имеете права задерживать меня, в противном случае будете нести ответственность перед самим комендантом. Я предупредил вас. Все!
Не знаю, сколько бы велись эти переговоры. Старший полицейский явно не знал, что делать с нами: отпустить или конвоировать до участка. Но тут на улице послышались крики ребятишек: "Партизаны! Партизаны!"
Прямо сюда мчались три всадника.
Савельичев юркнул на огороды, один полицейский успел выстрелить по всадникам. Третьего, который растерянно топтался возле меня, я взял за руку и твердо сказал ему:
- Ни с места, иначе стреляю.
Партизаны поймали и того, который после выстрела убежал на огороды. Но старшего полицая не нашли.
- Вы кто? - грозно наседает на меня партизан с автоматом на груди.
- Отойдем в сторонку, - прошу его.
Называю пароль, объясняю, что надо моего путника во что бы то ни стало доставить в штаб. Вместе с ним и полицейским пусть ведут и меня. И не надо скупиться на подзатыльники. Ведь вся деревня была свидетелем, как нас захватили сначала полицейские, потом - партизаны.
Я попросил Илью Дворецкого сказать, если немцы начнут допрашивать, что мы приходили покупать сало и нас захватили полицейские, а затем партизаны, здорово били.
Белых и Дикан были расстроены моим появлением средь бела дня. Они снова убеждали меня, что в подполье я приношу больше пользы, чем находился бы в бригаде.
- Что я мог поделать, если все так нескладно получилось? - пытался я оправдаться.
- Ты должен был на день спрятать куда-либо Горбацевича или с кем угодно отправить его, - отрезал командир бригады.
Белых и Дикан настаивали на немедленном возвращении в Серебрянку. Когда стемнело, они выделили для меня верховую лошадь и двух сопровождающих, и я отправился домой.
"Что же будет завтра?" - не давала покоя тревожная мысль.
Утром я узнал, что старший полицейский Савельичев прямо из Малашкович убежал в Довск в комендатуру и рассказал о случившемся. Для меня потекли длинные часы тревожного ожидания.
Во второй половине дня в деревню нагрянули немцы и сразу же окружили нашу хату.
"Ну, кажется, все кончено..." - мелькнула мысль. Но хотел чем-нибудь успокоить своих.
- Сидите смирно, тихо. Вас не касается... - сказал я.
В хату вошли трое офицеров, на пороге застыли автоматчики, по двору шныряли солдаты - обыскивали постройки.
Я пригласил офицеров сесть на деревянный диван. Моя вежливость им понравилась. Понравилось и то, что на столе лежали книги и среди них учебники немецкого языка и русско-немецкий словарь.
- Ваша фамилия, имя, отчество? - на чисто русском языке спросил один из офицеров. - Вы были у партизан?
- Был, господин офицер.
Они недоуменно переглянулись: видимо, не надеялись, что вот так легко признаюсь.
Я рассказал, что вместе с господином Горбацевичем из районной земельной управы пошел покупать сало. Во-он какая у нас семейка! Зашли в первый дом, но тут поднялась стрельба. Сначала подскочили полицейские, они не тронули нас. А потом нагрянули партизаны. Господин старший полицейский отстреливался и убежал, а нас партизаны поймали, избили и погнали в Дедлово. Там они ходили по деревне, требовали еды и водки. Я воспользовался этим и убежал, добрался домой уже ночью...
Все трое офицеров не спускали с меня глаз, ловили буквально каждое слово, замечали выражение лица. Значит, хотя с виду и благожелательны, а не доверяют.
- Сколько было партизан? Какое оружие у них?
- У двух винтовки, а у третьего что-то коротенькое с дырочками на стволе, - прикидываюсь, будто не понимаю, что это автомат ППШ.
- Во что одеты партизаны, какие кони?
Я стараюсь отвечать точно. И правильно делаю. Вскоре офицер, владеющий русским языком, заявляет:
- Показания жителей Малашкович совпадают с вашими.
Значит, они уже побывали там.
Кажется, пронесло. А вдруг нет? Вдруг маму, бабушку, братьев и сестер захватят с собой. Сколько они мне помогали в этой нелегкой работе! Нет, если что случится, надо взять вину на себя. Пусть меня одного... Как не хочется умирать! Надо хитрить, изловчаться, а они пусть считают меня простачком, пусть!
- Возьмите меня с собой, господин офицер, - начал я с дрожью в голосе. - Все равно меня схватят партизаны и расстреляют. Я же удрал от них...
Эта просьба явно понравилась офицеру. Но последовал совсем неожиданный ответ:
- Мы вас пошлем в Берлин, в специальную школу. Нам нужны такие люди. Будьте завтра в Довске в десять утра, в комендатуре.
Будто ведро ледяной воды опрокинули на меня - дрожь, резкая, колючая, пробежала по спине. Но надо во что бы то ни стало закрепить такое "доверие".
- Большое спасибо, господа офицеры! Но партизаны могут прийти сегодня ночью.
- Мы здесь вам гарантируем безопасность, - самоуверенно ответил офицер, поднимаясь с дивана. - Завтра в десять ноль-ноль будьте в Довске, спросите господина Шварца,
4
Двор опустел, хлопнула калитка за последним немцем. Все, пронесло и на этот раз! Но одна мысль не давала покоя: "Что делать? Как быть?"
На эти вопросы могли ответить только Белых и Дикан.
И вот в ранних сумерках мчусь на лошадке в Каменку Рисковскую - там штаб бригады. Выкладываю все командованию, прошу разрешить остаться в партизанах. Не хочу, не могу ехать в Берлин!
- Эх, если бы они дали хотя бы две-три недели, а не одну только ночь! хмуро говорит Белых, крупными шагами меряя крестьянскую хату.
Скрипит портупея на его кожаной тужурке. Ни одной морщинки на чисто выбритом лице, оно будто окаменело. Значит, вот-вот командир бригады примет единственно правильное решение. Я весь напрягся, ожидая своей судьбы.
- Да, мы связались бы с Москвой, и ты поехал бы в Берлин, - прерывает напряженное молчание Игнат Максимович, и прямая поперечная морщинка глубоко врезалась в его открытый выпуклый лоб. - Не успеем получить инструктаж, не успеем...
- Надо уважить его просьбу, - отозвался Яков Николаевич Никифоров. - Не можем же парня прямо черту в зубы бросать.
- Так и быть: оставим его здесь. - Степан Митрофанович остановился против меня, сильно сжал плечи своими большими руками: - Ну радуйся! - И широко улыбнулся.
В мое распоряжение выделили отделение бойцов. Это для того, чтобы вернуться в Серебрянку и сделать так, будто меня силой схватили партизаны.
