Однажды вечером, пытаясь добраться до уборной, я не смог подняться по лестнице на несколько ступенек, чтобы выйти из барака, — настолько мне было тяжело передвигаться, я был почти парализован из-за жидкости, скопившейся в ногах и животе. Мне пришлось позвать товарищей, чтобы они поддержали и подтолкнули меня. Я прекрасно помню, о чём я тогда подумал: «Наверное, таким слабым и зависимым чувствует себя восьмидесятилетний старик!» (Заметим, что я недавно отпраздновал своё 76-летие и всё ещё могу подниматься по лестнице, как молодой!)
Французских пленных становится ещё больше
До самого конца плена я так и не смог окончательно избавиться от отёков, но моё состояние быстро улучшилось благодаря натуральным лекарствам. Один из врачей лагеря поставил рядом с бараками несколько пустых бочек из-под солярки, которые наполнили водой (той водой, которой в лагере было так мало!). Затем он отправил бригаду относительно трудоспособных заключённых собирать с земли и обрывать с веток сосновые иголки, которые другая бригада должна была порубить как можно мельче, прежде чем положить их в бочки настаиваться. Получался напиток не очень вкусный, но содержащий много витаминов, который нас заставляли пить маленькими дозами по несколько раз в день. С этого момента мой отёк медленно, но верно начал уменьшаться, хотя окончательно так и не исчез.
Эльзасские и лотарингские военнопленные продолжали прибывать в лагерь всё чаще, одни — маленькими группами по двадцать — тридцать человек, другие — отрядами по двести — триста. Некоторые, попавшие в плен недавно, щеголяли завидной физической формой, но подавляющее большинство пленных, которые уже прошли через другие лагеря, условия в которых были зачастую гораздо хуже, чем в Тамбове, были в плачевном состоянии и крайне истощены. Но все они были энергичны, полны надежд и твёрдо верили в скорое возвращение на родину. Нас скоро стало восемьсот, затем тысяча, две, три тысячи, и к началу лета 1945 года количество французов в лагере достигло десяти тысяч!
По прибытии в лагерь все пленные обязательно проходили медицинский осмотр, обычно самый беглый. Чаще всего он состоял в прощупывании тела — мускулов, особенно бицепсов. По результатам этих «исследований» пленных разделяли на три категории.
Objis (общие) — стопроцентно трудоспособные — те, кто хорошо себя чувствуют и у кого ощупывание показало чуть больше, чем кожа да кости. Из них потом будут набирать рабочих в бригады, работающие вне лагеря в колхозах, на стройках, в карьерах.
Семьдесят пять процентов — вторая категория, освобождённые от тяжёлых физических работ, но способные выполнять наряды внутри лагеря.
Convalos (выздоравливающие) — третья категория, в глазах русских не больные (как они могли судить об этом по простому ощупыванию?), но неспособные работать даже внутри лагеря. Как я уже рассказывал, в Курске convalo полагался специальный режим питания с белым хлебом, маслом, сахаром… Здесь, в
Тамбове, не было ничего подобного. Они были просто освобождены от работ и нарядов, и по этой причине их селили в отдельных бараках: № 50 на сто двадцать человек, и № 26, 32 и 46, рассчитанные на двести пятьдесят человек.
За время нашего пребывания в лагере эти осмотры повторялись много раз, но нерегулярно. Я никогда не был достаточно крепким, чтобы попасть в первую категорию objis. Я всё время плавал между семьюдесятью пятью процентами и convalos, каждый раз меняя место жительства, и поэтому пожил, по крайней мере, в пятнадцати разных бараках. Однако мне повезло, и я ни разу не попадал в лазарет, который мы называли «прихожей смерти». Поскольку я ни разу не был признан ob]i, я никогда не выходил из лагеря на работы и могу свидетельствовать только о том, что происходило внутри, за колючей проволокой лагеря.
Внутренняя структура французского сектора
Несколько слов о разных видах бараков. Кроме тех, которые служили жильём и лазаретами, было несколько бараков-мастерских. В бараке № 51 собрали парикмахеров, которые стригли головы наголо и брили нас время от времени.
В бараке № 52 портные штопали рваную одежду или приводили в порядок униформу, хранившуюся на складах обмундирования. Но большую часть времени они проводили, перешивая шинели цвета хаки, взятые в румынском или венгерском секторах, в форму для начальников и других привилегированных обитателей французского сектора. Были также мастерские обувные, столярные, бочарные. Все французские мастера жили и питались вместе, для этого их собрали в одном бараке № 48, рассчитанном на сто двадцать человек. Начальник этого барака, stargi, написал потом книгу о Тамбове, полную неправды и неточностей.
Хотя я всегда жил в обычных бараках среди основной массы заключённых и никогда не пользовался никакими льготами, я достаточно часто тесно общался с начальниками, Й. Ф. и М. Е. За те месяцы, что я провёл в тамбовском лагере, я стал одним из самых старых заключённых и был в курсе организации нашего сектора — организации, в которой я не принимал участия и не получал никаких преимуществ. Я думаю, что могу добросовестно всё это описать и исправить неточности, чтобы не повторять глупости, написанные на эту тему другими моими товарищами, прибывшими в лагерь только в 1945 году.
Французов в лагере становилось всё больше, и политрук Олари счёл, что совершенно необходимо создать в помощь начальникам Й. Ф. и М. Е. нечто вроде штаба, небольшую команду, способную помогать в их административной деятельности. Некоторые из них, лекторы, будут помогать или даже замещать политрука на военных и политических информационных собраниях. Большинство этих избранных счастливцев были интеллектуалами, чаще всего преподавателями, я почти всех знал лично. Многие из них стали моими друзьями, что ничуть не помешало мне критически смотреть на их деятельность или, скорее, бездеятельность. Этот штаб, сконцентрировавшийся вокруг двух начальников, Й. Ф. и М. Е. и называющийся, неизвестно почему, Клубом, быстро заслужил дурную репутацию. Его членов (которых почти никто близко не знал) обвиняли, чаще всего несправедливо, в том, что они были причиной всех наших бед: ужасной еды, ухудшения санитарных условий, плохого ухода в лазарете, неправомерного направления бригад наших товарищей из objis на тяжёлые работы и т. д. На деле их возможности и влияние были сильно ограничены, и их работа состояла — например, для таких, как Герберт Г.[59], — в том, чтобы собирать среди заключённых вопросы для пресловутых собраний в жанре «вопросы — ответы»; а для таких, как Фернан Вагнер из Кольмара, — в помощи, а чаще в замене политрука Олари на военно-политических информационных собраниях. Но обычной задачей для всех членов Клуба была служба в качестве передаточного звена между советским управлением лагеря и всеми заключёнными, чтобы заставить этих последних выполнять приказы, издаваемые высшим начальством. Мой друг Герберт Г, учитель из Лотарингии, даёт совершенно теоретическую, идеализированную и идиллическую картину. В своих записках «Тамбов — что это было?» он выдвигает утверждения, которые заставили бы улыбнуться бывших лагерников, если бы ситуация не была такой драматической. Вот несколько примеров:
