После окончания трапезы София забирала с собой дам, а Франц Фердинанд оставался председательствовать за столом вместе с мужчинами, ведя разговоры о политике. Потом все оставшиеся собирались в Розовом салоне. Эрцгерцог доставал из посеребренной, украшенной его инициалами латунной коробочки альтесскую сигару из Вены и счастливо дымил. София порой играла на пианино, хотя это часто было бесполезным делом: многие могли оценить классические произведения, которые она знала и умела играть во множестве, но не Франц Фердинанд. Он разделял императорскую приверженность к буржуазной музыке, не любил большинство произведений классической музыки и особенно ненавидел Вагнера. Эрцгерцогу нравилась светская опера, венская танцевальная музыка, популярные мелодии и сентиментальные песни о любви; как-то раз на улице Вены он даже остановился, чтобы с удовольствием послушать звуки шарманки.
София, Макс и Эрнст всегда присутствовали на таких вечерах. Они могли развлечь гостей маленькими театральными сценками, поэтическими чтениями или цитированием литературных фрагментов на разных языках, которые они изучали. Иногда Франц Фердинанд и София присоединялись к ним. Так, один раз эрцгерцог выступал в роли Людовика XIV, а София была цыганкой. «Когда я возвращаюсь к своей семье после длительного отсутствия, — писал эрцгерцог, — и вижу свою жену за рукоделием и играющих детей, я оставляю все свои заботы за дверью и сам с трудом верю счастью, что меня окружает».
Франц Фердинанд признавался, что дети «весь мой восторг и гордость. Если я могу провести с ними весь день, я несказанно счастлив. А вечером дома, когда я курю сигару и читаю газеты, Софи вяжет, а дети играют в комнате, — все это так невероятно восхитительно и уютно!» Все имперские приличия исчезали, комнату заполняли шутки, веселье и искренний, добродушный смех эрцгерцога. Известен анекдот об одном незначительном немецком принце, который, встретившись с эрцгерцогом и не подозревая о том, кто перед ним, пожаловался, что ему предстоит отправиться на охоту «с этим скучным Францем Фердинандом». Однажды ночью Франц Фердинанд и София шли во главе импровизированного танца конга через комнаты замка под музыку из граммофона. Когда эрцгерцог вошел в одну из женских комнат, он обнаружил, что служанка постирала свое нижнее белье и повесила его сушиться на люстру. Служанка, увидев эрцгерцога, пришла в ужас, но Франц Фердинанд рухнул от смеха.
София с детьми
Когда София укладывала детей спать, она говорила, что молитвы их родителей с ними. Как говорил Айзенменгер, эта маленькая семья была жизнью эрцгерцога, обеспечивая ему «святилище, укрывающее от бурь и волнений политической жизни». «Пинки достаточно хорошо кушает, — делился Франц Фердинанд радостью со своей мачехой, — Макси — умный и очаровательный мальчик, а Эрни вырастет настоящим красавцем».
У Франца Фердинанда и Софии была общая спальня, в ней стояла сдвоенная латунная кровать, стены ее были драпированы ситцем и украшены картинами на религиозные темы. Комната не всегда оставалась приватной территорией: эрцгерцог часто проводил через спальню испуганных гостей в соседнюю уборную, из окон которой, по его мнению, открывался наилучший вид на сад. Перед сном пара читала. Какое изумление испытали бы люди, считавшие эрцгерцога холодным и строгим, ели бы узнали, что он презирал Гете и Шиллера, но в огромных количествах поглощал французскую литературу и сентиментальные австрийские романы Феликса Дана и Петера Розеггера, а также книги про старинные замки и знаменитые сады. София же жадно читала новинки, присланные ей из Лондона.
Все, кто видел эту пару в частной обстановке, соглашались, что их брак был счастливым, и не верили слухам об изменах, разочарованиях и ссорах. От начала и до конца они все так же любили друг друга. На первый взгляд могло показаться, что супруги очень разные люди. Франц Фердинанд отличался ледяной холодностью на людях, по слухам, реакционными взглядами и конечно же был знаменит своим темпераментом. Его вспыльчивый характер всегда ждал только повода для выхода эмоций. Эрцгерцог знал, что это было худшей его чертой, и случающиеся всплески эмоций часто завершались принесением искренних извинений. Те, кто выступал против него, особенно те, кому он когда-то верил или кто оскорбил его любимую жену, были навсегда преданы осуждению в его глазах. Но эрцгерцог с готовностью слушал самые разные мнения и мог изменить свое, если приходил к выводу, что оно было слишком поспешным. София знала, как успокаивать своего мужа. Она нежно брала его за руку и шептала: «Франци, Франци». У них был шутливый обычай. Франц Фердинанд когда-то подарил Софии маленькую бриллиантовую брошку в форме ягненка. Когда назревала очередная вспышка темперамента эрцгерцога, София начинала поглаживать эту брошку, подавая знак, что нужно успокоиться.
София никогда не делала ни одного намека на то, что она сожалеет о браке с эрцгерцогом, что ее существование ограничено маленькой вселенной их семейной жизни. Как и ее супруг, она осталась загадкой, Золушкой, нашедшей своего принца из ставшей реальностью романтической сказки. София никогда не произнесла и не написала ни одного слова, которое можно было бы понять как разочарование такой жизнью. Вероятно, были времена, когда возникающие сложности и проблемы становились очень большими, но София всегда оставалась спокойной, самодостаточной, черпавшей в своей вере силы для сохранения оптимистического взгляда на жизнь.
София была идеалом совершенной, аристократической hausfrau (нем. домашняя хозяйка. — Прим. пер.), посвятившей себя проявлению традиционных германских добродетелей küche, kinder und kirche (нем. кухня, дети и церковь. — Прим. пер.), чтобы сделать своего мужа счастливым. После 1900 г. австрийская церковь пропагандировала идеализированный образ женщины как послушной и покорной жены и матери, занимающейся домашним хозяйством и видящей в этом самопожертвовании смысл жизни. София воплощала собой все эти идеалы. Как вспоминал Никич-Буле, она «выполняла свою трудную роль, используя все знания и убеждения. Она была не только ласковым и любящим партнером, но, принимая все противоречивые черты мужа, отдавалась этому с настоящим самопожертвованием».
Но то, что Никич-Буле понимал как самоотверженность Софии, было просто ее сутью. Она создавала новую жизнь для мужа, альтернативную вселенную, противоположную проблемам Двора и давлению политических вопросов. Как рассказывает ее правнучка принцесса Анита, его интересы стали ее интересами. Все, что Франц Фердинанд хотел сделать, София встречала с восторгом, находя счастье в их общих устремлениях.
