Валентина Титова:
«Как это ни горько сознавать, но Басов повел себя не как гений – умный и тонкий человек, а как сотни других мужей в подобной ситуации – банально, тривиально и неумно. Он меня оскорбил, один раз сказал то, что сорвалось с языка, но мне больше и не надо было. Если ты думаешь, что я такая, то ищи себе не такую. Ищи хорошую, умную, другую. Но ему и этого показалось мало – он побежал жаловаться на меня всем, а я все смотрела и думала: неужели человек, который настолько меня старше, может вести себя так незрело и по-детски? Ты же мужчина, ты же знаешь, как нужно возвращать женщину, и ведешь себя с точностью до наоборот! И не надо меня ни с кем сравнивать – я лучше всех, я – твоя жена!
Все побежали поддерживать Басова, а я – нет. Все обрывали телефон, а я – нет. Даже те, кто любил нас обоих, говорили мне – ну ты же ему позвони, хотя знают, что я сама не позвоню мужчине никогда! Потому что на всю жизнь запомнила те звонки из самых первых дней нашего брака. И потому что лучше меня никого нет и не было для него в этой жизни. Потому что я ни в чем не была виновата перед ним, перед детьми, которым столько всего наговорили и навнушали, что только сейчас, став взрослее, они многое начали понимать и видеть в правильном свете».
Через какое-то время после окончательного разрыва с Басовым Титова вышла-таки замуж за того самого Георгия Рерберга, который считал себя отчасти виновником произошедшего и который действительно искренне влюбился в Валентину Титову и ради нее круто изменил свою жизнь. Но свой брак они так и не зарегистрировали – Титова не захотела обижать своим новым браком Басова, ведь он тоже больше так и не женился.
Александр Басов пошел по стопам отца – закончил ВГИК и стал режиссером, он пишет сценарии и стихи. Елизавета после окончания Ленинградского хореографического училища им. Вагановой закончила балетмейстерское отделение ГИТИСа в Москве и уехала на работу в Грецию, где встретила своего будущего мужа и где сейчас живет. Со временем отношения с детьми наладились, особенно с дочерью, для которой мама стала и поддержкой и опорой в ее делах – учебе, семье, в воспитании дочери.
В 1983-м Владимир Павлович Басов перенес первый инсульт, после которого он уже плохо двигался и не мог сам водить машину. Он много лечился, и Титова навещала его в санатории в Пицунде – ездила, как вспоминали друзья, «со своими порошками, все в палате мыла сама, во всем помогала, кормила с ложечки». Ей было не привыкать ухаживать за больным Басовым. В 1974 году он уже перенес инфаркт у нее на руках: приехавшая по вызову врач скорой помощи не приняла состояние Басова всерьез и велела крутить левой рукой и принимать теплые ванны, что он и делал исправно три следующих дня, пока его не госпитализировали с диагнозом «обширный инфаркт». Басов пролежал в больнице полтора месяца, и Валентина ездила к нему каждый день, кормила, поила, делала маникюр и педикюр, заставляла принимать мумие. И Басов тогда встал на ноги.
После первого инсульта Басов практически все время просто лежал дома, иногда ему помогала вести хозяйство домработница и… все та же Валя, которая приходила убирать квартиру. Смерть Басова в 1987 году вызвала новый всплеск обвинений в адрес Титовой, который она перенесла со свойственным ей мужеством и стойкостью, так же твердо, как и не прошедшую с годами тихую ревность Георгия Рерберга к Басову – тому ее прошлому, которое никогда не проходит.
Говорят, что время лечит, – Валентина Титова простила Басову все и потому, что он был великий человек, и потому, что он был ее мужем и отцом ее детей, и потому, что много лет назад они были понастоящему счастливы.
Лирическое отступлениеРассказывает Александр Басов:
«Папа был пингвин – у пингвинов молоко выделяют самцы. И папа – у него на всю жизнь осталась крестьянская жилка – ложился очень рано, в девять вечера и вставал в шесть утра, чтобы приготовить детям завтрак. Он варил суп и отправлял нас с сестрой в школу. Мне было четырнадцать, сестре – девять, а папа был кормящий отец. У меня сейчас в квартире порою бардак – у отца такого никогда не было. Он был идеальным воспитателем. Я его обожал, я его почти что боготворил. Я любил его больше всех и люблю до сих пор.
Недавно со мной произошла мистическая история – я тоже «болел» и, помню, во сне думал, как мне из этого состояния выйти. И вдруг отворяется дверь, и на пороге стоит отец. Его уже тогда не было в живых, но он появился передо мной – настоящий, родной. Я вскочил и вытянулся во фрунт. А отец подошел ко мне и с размаха отвесил увесистую оплеуху. В этот момент я проснулся и почувствовал, что щека горит, горит всерьез, словно отец действительно только что по ней приложился… Я ведь до сих пор не верю в то, что он ушел. Да и не мог он уйти просто так.
Отец был гений, а это особенная субстанция. И поэтому, с одной стороны, он был абсолютным прагматиком, а с другой – неисправимым романтиком и поэтому все время хотел быть счастливым. Но именно это в его жизни не сбылось – он не был счастлив в личной жизни, не нашел идеальную женщину. Да и, наверное, не мог найти – ни одна из его жен не понимала его до конца, и поэтому он был так одинок. Он сознательно не стал искать нам «новой мамы», но и не хотел, чтобы нас воспитывал какой-то другой мужчина.
Я всегда хотел быть похожим на отца – свой первый, народный театр я организовал в шестнадцать лет и поставил два спектакля. Я закончил Художественное училище имени 1905 года, стал писать картины и делал это неплохо. Мне хотелось быть художником и писателем одновременно. Но потом проснулась любовь к музыке, и я уехал в Питер к сестре и поступил в музыкальное училище. Но отец буквально выдернул меня оттуда и попытался направить на путь истинный – я прилично сдал экзамены во ВГИК на режиссуру. Завалил только письменную работу – просто схалтурил, и тогда отец всех поставил на ноги, и меня зачислили по дополнительному набору. Это был единственный случай, когда отец Басов помог собственному ребенку. И это не было протежированием – ни в коем случае! Он очень четко отграничивал, что можно делать, а что нельзя – он вообще был строг. Просто он лучше меня самого знал, какая профессия для меня основная. И когда через год меня отчислили – опять же по причине наследственной «болезни», я только тут понял, что действительно хочу учиться в этом вузе этой профессии. И за это открытие я отцу благодарен.
Отец оставил мне самое дорогое – научил быть мужчиной, потому что он был мужчиной: всегда сам стирал и крахмалил свои рубашки. И идеальный воротничок на рубашке – тоже его школа. Он любил порядок и любил валять дурака. Он просыпался в шесть утра и начинал мыть полы – отец обожал делать уборку и ради этого мог вставать ни свет ни заря. Мечта любой женщины! Когда у него случился инсульт, я подбежал к нему и спросил: «Папа, ты жив?!» А он мне в ответ: «Уборка, уборка, уборка, пыль надо протереть». Утренний час у него был – протереть пыль, а квартира – сто восемьдесят квадратных метров. А потом приготовить, помыть посуду. Потом поехать на студию. Вот что для меня значит быть мужчиной.
