Князь Сергей Михайлович Волконский (1860–1937) в книге «О декабристах. По семейным воспоминаниям» вообще зафиксировал несколько фраз, приписывавшихся Рылееву, одна пошлее другой: «Известен случай с Рылеевым, — у него оборвалась веревка; его вздернули вторично. Между двух повешений к нему вернулся дар речи. И вот тут разногласие, что он сказал? По одним источникам, он сказал: «Подлецы, даже повесить не умеют». По другим, он сказал: «И веревки порядочной в России нет». По свидетельству Марии Николаевны, он сказал: «Я счастлив, что дважды умираю за отечество». Кому верить? Скажу, что это, пожалуй, не важно, что он сказал. Он, может быть, ни одной из трех фраз не сказал; но важно, что и кому можно приписать…»
Однако верхом пошлости можно признать длинное обращение полупридушенного Кондратия Федоровича к восседавшему в отдалении на коне и внятно не слышавшему даже орущих в полный голос исполнителей казни генералу Кутузову:
— Вы, генерал, вероятно, приехали посмотреть, как мы умираем. Обрадуйте вашего государя, что его желание исполняется: вы видите — мы умираем в мучениях.
На что Кутузов якобы истерично закричал:
— Вешайте их скорее снова…
Гордый же Рылеев прокомментировал этот вопль:
— Подлый опричник тирана. Дай же палачу твои аксельбанты, чтоб нам не умирать в третий раз.
Эта трагикомическая история стала скорее оскорблением памяти Рылеева, чем возвысила имя его.
Вечером того же дня, когда казнили декабристов, на Елагином острове кавалергарды устроили великолепный праздник с фейерверком в честь императрицы Александры Федоровны, накануне у нее были именины.
Через несколько дней военного инженера Матушкина разжаловали в солдаты за скверное изготовление эшафота для вождей декабристов.
19
13 июля 1826 г. Николай I издал манифест, который подвел черту под делом декабристов:
«Божиею милостию Мы, Николай Первый, Император и Самодержец Всеросийский и прочая, и прочая, и прочая.
Верховный Уголовный Суд, Манифестом 1-го июня сего года составленный для суждения государственных преступников, совершил вверенное ему дело. Приговоры его, на силе законов основанные, смягчив, сколько долг правосудия и государственная безопасность дозволяли, обращены нами к надлежащему исполнению и изданы во всеобщее известие.
Таким образом дело, которое мы всегда считали делом всей России, окончено; преступники восприми достойную их казнь; Отечество очищено от следствий заразы, столько лет среди его таившейся.
Обращав последний взор на сии горестные происшествия, обязанностию себе вменяем: на том самом месте, где в первый раз, тому ровно семь месяцев, среди мгновенного мятежа, явилась пред нами тайна зла долголетнего, совершить последний долг воспоминания, как жертву очистительную за кровь русскую, за веру, царя и Отечество, на сем самом месте пролиянную, и вместе с тем принести Всевышнему торжественную мольбу благодарения. Мы зрели благотворную Его десницу, как она расторгла завесу, указала зло, помогла нам истребить его собственным его оружием — туча мятежа взошла как бы для того, чтобы потушить умыслы бунта.
Не в свойствах, не во нравах русских был сей умысел. Составленный горстию извергов, он заразил ближайшее их сообщество, сердца развратные и мечтательность дерзновенную; но в десять лет злонамеренных усилий не проник, не мог проникнуть далее.
Сердце России для него было и всегда будет неприступно. Не посрамится имя русское изменою престолу и Отечеству. Напротив, мы видели при сем самом случае новые опыты приверженности; видели, как отцы не щадили преступных детей своих, родственники отвергали и приводили к суду подозреваемых; видели все состояния соединившимися в одной мысли, в одном желании: суда и казни преступникам.
Но усилия злонамеренных, хотя и в тесных пределах заключенные, тем не менее были деятельны. Язва была глубока и по самой сокровенности ее опасна. Мысль, что главным ее предметом, первою целию умыслов была жизнь Александра Благословенного, поражала вместе ужасом, омерзением и прискорбием. Другие соображения тревожили и утомляли внимание: надлежало в самых необходимых изысканиях, по крайней возможности, щадить, не коснуться, не оскорбить напрасным подозрением невинность. Тот же Промысел, коему благоугодно было при самом начале царствования нашего, среди бесчисленных забот и попечении, поставить нас на сем пути скорбном и многотрудном, дал нам крепость и силу совершить его.
Следственная комиссия в течение пяти месяцев неусыпных трудов деятельностию, разборчивостию, беспристрастием, мерами кроткого убеждения привела самых ожесточенных к смягчению, возбудила их совесть, обратила к добровольному и чистосердечному признанию. Верховный Уголовный Суд, объяв дело во всем пространстве государственной его важности, отличив со тщанием все его виды и постепенности, положил оному конец законный.
Так, единодушным соединением всех верных сынов Отечества, в течение краткого времени укрощено зло, в других нравах долго неукротимое. Горестные происшествия, смутившие покой России, миновались и, как мы при помощи Божией уповаем, миновались навсегда и невозвратно. В сокровенных путях Провидения, из среды зла изводящего добро, самые сии происшествия могут споспешествовать во благое.
Да обратят родители все их внимание на нравственное воспитание детей. Не просвещению, но праздности ума, более вредной, нежели праздность телесных сил, — недостатку твердых познаний должно приписать сие своевольство мыслей, источник буйных страстей, сию пагубную роскошь полупознаний, сей порыв в мечтательные крайности, коих начало есть порча нравов, а конец — погибель. Тщетны будут все усилия, все пожертвования правительства, если домашнее воспитание не будет приуготовлять нравы и содействовать его видам.
Дворянство, ограда престола и чести народной, да станет и на сем поприще, как на всех других, примером всем другим состояниям. Всякий его подвиг к усовершению отечественного, природного, нечужеземного воспитания, мы приимем с признательностию и удовольствием. Для него отверсты в Отечестве нашем все дуги чести и заслуг. Правый суд, воинские силы, разные части внутреннего управления — все требует, все зависит от ревностных и знающих исполнителей.
Все состояния да соединятся в доверии к правительству. В государстве, где любовь к монархам и преданность к престолу основаны на природных свойствах народа; где есть отечественные законы и твердость в управлении, тщетны и безумны всегда будут все усилия злонамеренных: они могут таиться во мраке, но при первом появлении, отверженные общим негодованием, они сокрушатся силою закона. В сем положении государственного состава каждый может быть уверен в непоколебимости порядка, безопасность и собственность его хранящего, и, спокойный в настоящем, может презирать с надеждою в будущее. Не от дерзостных мечтаний, всегда разрушительных, но свыше усовершаются постепенно отечественные установления, дополняются недостатки, исправляются злоупотребления. В сем порядке постепенного усовершения, всякое скромное желание к лучшему, всякая мысль к утверждению силы законов, к расширению истинного просвещения и промышленности, достигая к нам путем законным, для всех отверстым, всегда будут приняты нами с благоволением: ибо мы не имеем, не можем иметь других желаний, как видеть Отечество наше на самой высшей степени счастия и славы, Провидением ему предопределенной.
