Наконец, в октябре 1657 года, сразу после Корсунской рады, окончательно утвердившей булаву за Выговским, он подписал Корсунский договор со Швецией. Это соглашение говорило о «взаимной любви, дружбе, помощи и военном союзе против общих врагов и тех, кто помогает врагам другой стороны за исключением великого князя московского («Magno Duce Moschouiae»), с ним Войско Запорожское связано тесным союзом и будет сохранять верность ему нерушимо». Но, несмотря на этот последний пункт, касавшийся царя, Московское государство не могло примириться с тем, что вассал самовольно становился союзником Швеции, страной, с которой русские вели войну. Этот договор с Карлом Х был главной целью внешней политики Хмельницкого на протяжении 1655–1657 годов. И факт его заключения осенью 1657 года дает нам еще одно подтверждение того, что Выговский был достойным преемником своего учителя и друга.
Продолжая политику Хмельницкого, Выговский вел себя практически как глава независимого государства. Он завершил усилия Богдана, направленные на заключение договора с Трансильванией и Швецией, но, как и у Хмельницкого, это еще не означало желания разорвать союз с Москвой. Находившийся в начале осени 1657 года в Чигирине венгерский посол Шебеши считал, что Выговский «хочет оставаться царским подданным… хочет завоевать Польшу для царя». Новый гетман даже пытался примирить Россию со Швецией. Полковнику Артамону Матвееву он предлагал написать шведскому королю, чтобы тот «поискал мира правдою и помирился по его царского величества воле»68. С русскими он продолжал общение в своей обычной манере и, в частности, передал в сентябре Кикину копии писем молдавского господаря, польского короля и Беневского.
Но как оказалось, Выговский сам навлекал на себя несчастья. Его стремление к булаве стало гибельным для него, а попытки продолжать своевольную политику Хмельницкого, выступать в роли главы независимого государства еще более усложнили его положение. Если во время гетманства Хмельницкого Выговский был созидателем, который внес большой вклад в украинскую политику и государственное строительство, то во время собственного гетманства ему приходилось лишь плыть по течению, подчиняясь обстоятельствам.
Изменился не Выговский, а окружавший его мир. Швеция, столь успешно вторгнувшаяся в Речь Посполитую в 1655 году, к осени 1657 года потерпела поражение и теперь была уже не в состоянии не только помогать украинскому гетману, но и вообще играть сколько-нибудь серьезную роль в Восточной Европе. Шведского короля заботил поиск путей приемлемого мира с Московским государством и Речью Посполитой, а не союз с Войском Запорожским.
Трансильванский князь Ракочи, другой потенциальный военный союзник Украины в войне против Речи Посполитой, был разбит татарами с поляками и свержен. Его преемник, назначенный Портой, предпочитал вести гораздо более осторожную политику. Москве теперь нужен был не военный союзник в лице Украины, но послушный гетман, помогающий в достижении ее военных задач, смирившийся с московской политикой относительно Белоруссии и позволяющий русским воеводам контролировать внутреннюю украинскую ситуацию. А вот для Речи Посполитой жизненно необходимым становился союз с Украиной. Это было для польских магнатов единственной возможностью сорвать план Москвы относительно назначения царя наследником польского престола.
Попытки Выговского противостоять неблагоприятной внешней обстановке были сведены на нет резким ухудшением внутренней ситуации. Оппозиция, выступающая против гетмана и казацкой старшины, против административной системы гетманства, против сильной власти и жесткого порядка, всегда существовала в Украине. Эти анархические тенденции, своеволие и бунтарство возглавлялись запорожцами, не признававшими ничьей власти. Сторонники этих анархических тенденций преобладали среди так называемых «новых казаков», т. е. тех, кто стал казаками во времена восстания Хмельницкого, приняв в нем участие. В большинстве своем это были бывшие вольные и крепостные крестьяне, поддерживавшие гетмана, пока война приносила им хорошую добычу, и готовые растерзать своих лидеров после первых же неудач. Хмельницкому (как в свое время Сагайдачному) приходилось бороться с этой напастью на протяжении почти всего своего гетманства, особенно в мирные периоды, когда остро вставал вопрос о содержании «показаченных». Жесткая политика Богдана, с одной стороны, и его огромный личный авторитет – с другой, не позволили этим бунтам перерасти в серьезную угрозу гетманской власти69.
Теперь все изменилось. Недовольство «черни» (или, как ее еще называли в Запорожье, сиромахи70) становится благодатной почвой для политических авантюристов, которые играют на популистских лозунгах с целью достижения гетманской власти. Уже в октябре 1657 года в Запорожье начался бунт, возглавил его кошевой атаман Яков Барабаш. Выговский организовал экономическую блокаду Запорожья, и вскоре Барабаша свергли. Но в декабре того же года Полтавский полковник Мартин Пушкарь начал восстание на территории своего полка71.
Восставшие обвиняли Выговского в «измене» за его сношения с Речью Посполитой и Крымом, за то, что он не был «природным казаком», но «литвином»72, к тому же женатым на польской шляхтянке. Они посылали письма и депутации в Москву, доказывая свою верность царю и прося о свержении Выговского. Правда, они не могли привести никаких веских доказательств его вины, но Москва, как оказалось, с большой симпатией отнеслась к гетманской оппозиции. Царское правительство, всегда жестоко подавлявшее любые бунты на своей территории, неожиданно сочувственно отнеслось к Пушкарю и Барабашу. В Москве принимали их послов, выслушивали их жалобы и уговаривали обе стороны жить в мире.
Москва ждала и наблюдала. Сильная оппозиция мешала гетману вести независимую политику и должна была заставить его стать гораздо более уступчивым. Вероятно, к тому времени в Москве еще окончательно не определились, кого они в итоге предпочли бы видеть в качестве гетмана – Выговского или Пушкаря. С одной стороны, там, безусловно, хотели иметь гетманом человека, в чьей верности они были абсолютно уверены, но с другой – испытывали естественные опасение и недоверие к бунтарям.
Эта выжидательная политика провоцировала разрастание бунта. Восставшие были убеждены в поддержке Москвы, а позиция гетмана становилась день ото дня все более шаткой. В конечном счете ситуация вышла из-под контроля всех участников конфликта. В начале февраля 1658 года происходит первое открытое столкновение восставших с войсками Выговского, и территория Полтавского и Миргородского полков превращается в арену для братоубийственной войны. Гетманская власть держится на волоске, а Москва, успокоенная клятвенными заверениями восставших в своей верности, по-прежнему колеблется, чью сторону занять73.
