— Но из оставшегося хватить успели?
— Хватил так, что и сейчас башка трещит.
— Не осталось ли чего-нибудь?
— Сейчас Владислава позову. Владислав, Владислав!
Денщик Максимова вырос перед нашей коляской.
— Там в задке максимовского экипажа две бутылки портвейна, притащи-ка сюда.
Через мгновение Владислав притащил две бутылки вина.
— Как же пить, Федор Михайлович? Стаканов-то нет.
— А так, из горлышка.
— Неудобно, Федор Михайлович.
— Погоди, сейчас раздобудем. Ездовой, у тебя фляжка есть? — обратился он к кучеру.
Солдат протянул фляжку.
— А вот что к фляжке полагается, корытце это самое?
— У меня кружка есть, господин капитан.
— Давай кружку.
Вишневский налил в кружку немного вина, выполоскал и затем, наполнив до краев, протянул мне.
— Пейте сами.
— Я уже достаточно выпил. Гостя надо попотчевать.
Я отказываться не стал и выпил полную кружку, которая вмещала почти полбутылки. Остальное содержимое бутылки Вишневский выпил сам.
Почти бессонная ночь, холодный душ, мокрое платье — все это так подействовало, что от единого стакана вина меня стало клонить ко сну, и тут же в экипаже я заснул. Сквозь сон чувствовал, что мы потихоньку движемся вперед. Проснулся от толчка экипажа при остановке.
— Почему не едем? — обратился я к Вишневскому.
— А чорт их знает! Там впереди какая-то катавасия.
Вдоль обоза мчался ординарец.
— В Тарнополь нельзя, — заявил он Максимову, останавливаясь около нашей коляски. — Приказано всем свертывать влево на Збараж.
Максимов посмотрел на карту.
— Збараж километрах в семи отсюда, — сказал он, — давайте не будем дожидаться движения всего обоза, выедем самостоятельно.
Мы не возражали. Максимов вызвал старшего по обозу 2-го разряда, приказал ему разведать впереди имеющиеся дороги, ведущие на Збараж, и протолкнуть обоз по этой дороге. Старший фельдфебель Петухов проехал вперед и вскоре вернулся доложить, что через две хаты от нашей стоянки имеется полевая дорожка, ведущая на Збараж.
— Поедем по ней, — распорядился Максимов.
Обозы свернули влево, оставив остальные тыловые части дожидаться распоряжений о дальнейшем движении. Не доехав до Збаража километра три, въехали в большое село, расположенное на большой, вьющейся красивой лентой речке.
— Здесь остановимся отдохнуть, — предложил Максимов. — Пока остальные подойдут, еще успеем занять лучшие помещения.
Обозные верховые ординарцы вернулись с докладом, что к сожалению почти все селение занято частями гвардейской дивизии.
— Какой дивизии? — спросил Максимов. — Уж не теми ли христопродавцами, которые в наступление отказались итти? Гнать их к чорту!
Ординарцы улыбнулись:
— Там целая дивизия, а нас только обоз, господин капитан, скорее нас смогут прогнать.
— Гнать к чорту, к чорту! Я сейчас пойду сам!
Максимов легко спрыгнул с коляски и торопливо зашагал к ближайшей хате, в которой размещалось несколько гвардейских солдат.
— На каком основании здесь живете? Марш на позицию! Я вас!
Солдаты не выдержали натиска Максимова, покорно собрали свои вещевые мешки и вышли из хаты.
— Здесь мы и остановимся, — заявил Максимов. — А обоз пусть построится за деревней на лугу. Пусть люди варят себе пищу.
Придя в хату, я не стал дожидаться приготовления завтрака, о котором распорядился Максимов, и сразу завалился спать. Проспав часа четыре сряду, я проснулся. На улице шумел Максимов, ругая гвардейцев:
— Гвардия, — кричал он, — гордость русского царя, шкурники, предатели, христопродавцы, сторонники немцев, видите, что делается на фронте?
Слушатели Максимова были одни солдаты. Вскоре к солдатам присоединились несколько гвардейских офицеров-прапорщиков.
— Чего вы кричите, господин капитан? — обратился один из них к Максимову. — Мы не шкурники и, когда надо, сумеем лучше постоять за революцию, чем вы.
— Вон вас надо гнать! Расформировать! Честь забыли, а еще офицеры, погоны носите! — набросился на прапорщика Максимов.
— Вы потише, капитан, ведь наша дивизия вооружена.
— А, ваша вооруженная дивизия может на одного капитана напасть? Стыдитесь, прапорщик!
Прапорщик пожал плечами:
— Чего вы, Сергей Максимович, волнуетесь?
— Сволочи, христопродавцы, антихристы, гвардейцы еще! Им на парадах только бы щеголять, а на войну поехали — сразу сдрейфили. Зато на парадах: пехота, не пыли! — возбужденно кричал Максимов. — К черту, к чорту, немедленно очистить деревню! — кричал он вдогонку уходившим прапорщикам. Я вас…
— Сергей Максимович, что вы с ними можете сделать?
— Что сделать? Выпороть их, мерзавцев!
То ли речь Максимова повлияла, то ли распоряжение было у гвардейских офицеров, но они вывели своих людей из хат, построили и двинулись куда-то дальше.
— Сергей Максимович, — обратился я к Максимову, — нельзя ли у вас шинель достать? Продрог я как чорт сегодня ночью. Где моя шинель — не знаю. Все вещи потерял.
— Голубок, голубок, что же вы молчали? Владислав, Владислав! — закричал Максимов своему денщику, которого поблизости, однако, не было.
Вместо Владислава подошел один из обозных.
— Шинель поручику Оленину!
Обозный был знакомый.
— Ваш Ларкин здесь, — сказал он мне, — с повозкой и с вашими вещами.
— Так где же он, мерзавец, пропадает, чего же он меня не разыщет?
— Он, видимо, не знает, что вы здесь.
Вскоре появился Ларкин, торжественно восседая на моей повозке.
— Ларкин, где ты пропадаешь?
Дмитрий Прокофьевич, если бы я был с вами, так и этих лошадей не было бы, а то видите, как хорошо, что я за фуражем уехал.
— Мерзавец, ведь у меня шинели нет, — дружески журил я его.
— А шинель здесь у меня и шашка ваша здесь.
— К чорту шашку! Зачем всякую дрянь берешь?
— Я думал, что пригодится, чего же бросать, когда все отступают? Сало у меня есть, Дмитрий Прокофьевич. Когда обозы все побросали, так я там два окорока стащил.
— Может быть и яйца есть?
— Сейчас достану.
— Сделай яичницу.
Ларкин с повозкой подъехал к перевязочному отряду, выпряг лошадей, дал корму, поставил котелок на огонь и сам куда-то исчез.
— Ночуем здесь, — говорил Блюм, — пока наши части подойдут.
— А есть ли какие-нибудь сведения от полка?
— Нет. Я думаю, что они пошли западнее Тарнополя.
— Как же ночевать-то?
— Я думаю, что Тарнополь не сдадут, ведь тут сильные укрепленные позиции. Задержат наш полк.
Увы, предположения Блюма не оправдались.
