Теперь я уже с нетерпением ждал Эстер каждый день. Она приходила на работу днем. Я пел ей песни, которые выучивал за день. Заучивание текстов не оставляло времени на мысли о войне. Я привык к Эстер и часто говорил с ней о стихах Боба Марли, а иногда и о Run-D.M.C. Правда, она в основном слушала. Дважды в неделю приезжал Лесли, и ему я тоже пел свои любимые песни, а он с удовольствием рассказывал мне об истории растафарианства[35]. Мне нравилась история Эфиопии, а также сказания о встрече царицы Савской и царя Соломона. Мне было близко то, что эти люди преодолели длинный путь, чтобы достичь поставленной цели. Как мне хотелось, чтобы мое странствие было бы столь же осмысленным и радостным, как их путешествие навстречу друг другу!
В одну из ночей я заучивал очередную песню и заснул за этим занятием. До этого долгие месяцы меня мучила бессонница, но ночных кошмаров не было, видимо, потому что я спал очень мало и поверхностно, а бодрствуя, все время слушал песни Боба Марли и записывал слова. Но в тот вечер я провалился в глубокое забытье, и новые ужасы, совсем не такие, какие являлись раньше, потрясли меня до глубины души. Вначале мне снилось, что мы с моим братом Джуниором купаемся реке на окраине Маттру Джонга. Мы ныряли и доставали со дна устриц[36], клали их на камень и снова бежали к воде, соревнуясь, кто больше наберет. Выиграл Джуниор. Потом мы наперегонки побежали домой. На столе стояли кастрюли с едой, но никого из родных рядом не было. Я повернулся к брату, чтобы узнать, где все, но он тоже исчез. Я остался один в темноте, стал искать лампу и вскоре нашел ее. Мне стало страшно, лоб покрыла испарина. Я вошел в гостиную, пошарил на столе и нащупал коробок спичек. При свете лампы я вдруг увидел, что в комнате много людей. В ночи меня незаметно окружили вооруженные ножами и автоматами мужчины. Их фигуры были хорошо видны, а лица скрывались во мраке, будто это были безголовые существа. Между ними завязался бой: они стреляли друг в друга, кололи, перерезали друг другу глотки. Но мертвецы быстро поднимались на ноги, правда, лишь за тем, чтобы снова быть убитыми. Потоки крови заполнили комнату, ее уровень быстро поднимался. Боевики выли, стонали, наводя на меня тоску. Я закрыл уши, чтобы не слышать этих звуков, но тогда я начал ощущать их страдания. Всякий раз, когда кого-то резали, мне было больно. У меня начинала хлестать кровь из той же части тела, что и у жертвы. Крови было столько, что можно было утонуть. Я начал плакать, и тут дверь отворилась, красные реки хлынули в нее, и я, весь в крови, тоже выбежал из комнаты. Передо мной стояли родители и оба брата. Они улыбались, будто ничего страшного не происходило, и мы никогда не разлучались.
– Садись, разбойник, – произнес папа.
– Да не обращай ты на него внимания, – весело сказала мама.
Я сел лицом к отцу, но есть вместе со всеми не смог. Все члены у меня онемели. А мои родные вроде и не замечали, что я весь измазан кровью. Тут начался ливень, и все убежали в дом, оставив меня на улице. Я посидел под дождем – его струи омыли меня, – поднялся и решил войти в дом, но он уже исчез, будто испарился.
Я озадаченно озирался и тут проснулся, обнаружив, что во сне упал с кровати.
Поднявшись с пола, я вышел на крыльцо и всмотрелся в темноту, не будучи уверенным, случилось ли все это во сне или наяву. Семья приснилась мне впервые с тех пор, как я покинул родной дом.
На следующий день я пришел к Эстер. Она заметила, что меня что-то беспокоит.
– Хочешь прилечь? – спросила девушка почти шепотом.
– Прошлой ночью я видел страшный сон. Не знаю, что все это значит, – сказал я, глядя в сторону.
Она подошла и села рядом.
– Расскажи мне его, если хочешь.
Я ничего не ответил.
– Ты можешь говорить о том, что видел, как будто меня здесь нет. Я буду молчать и не произнесу ни слова, если ты не попросишь меня об этом.
Мы посидели в тишине, а потом я почему-то все-таки решился рассказать тот сон.
Сначала она только слушала, но постепенно стала задавать вопросы о моей жизни до и во время войны.
– Ты не виноват ни в чем из того, что случилось с тобой, – упрямо твердила она, заканчивая этой фразой каждый наш разговор.
Конечно, я тысячу раз слышал такое из уст всех сотрудников центра. Честно говоря, я ненавидел эту формулу. Но все-таки в тот день в медпункте я поверил, что это действительно так. Смысл сказанного проник в мое сознание и в мое сердце, наверное, благодаря искренности, с которой говорила Эстер. Это не значит, что я больше не испытывал вины за то, что совершил. Просто мне легче было нести бремя раскаяния и появились силы, чтобы что-то вспоминать, обдумывать, оценивать. Чем больше я беседовал с Эстер, тем более отвратительными мне казались некоторые подробности моей солдатской жизни. Правда, я не подавал вида, поскольку еще не вполне доверял этой девушке. Просто мне нравилось говорить с ней, потому что она не осуждала меня. Она всегда смотрела на меня с доброжелательной улыбкой, как обычно смотрят на ребенка.
Однажды Эстер пригласила меня к себе домой. Она приготовила ужин, мы поели, а потом пошли гулять по городу. Мы пришли на пристань, находившуюся в конце Родон-стрит. Светила луна, мы сидели на молу и смотрели на нее. Я рассказал Эстер, что в детстве различал причудливые фигуры на поверхности этого желтого диска. Ее это поразило. Мы стали разглядывать луну вместе и описывать, что видим. Мне померещилось, что я снова, как много лет назад, вижу женщину с младенцем на руках. На пути домой я уже не смотрел с восхищением на городские огни, а уставился в небо. Казалось, луна плывет за нами.
Когда я был маленьким, бабушка уверяла меня, что небеса говорят с теми, кто готов смотреть и слушать. Она часто напоминала:
– В небе ты всегда найдешь ответы на все вопросы и объяснения всему: всякой боли, всякому страданию, любой радости и любой загадке.
В ту ночь я так хотел, чтобы небеса снова открыли мне свои тайны.
Как-то раз, когда шел уже пятый месяц моего пребывания в Бенин-хоуме, я сидел на камне за школой. Подошла Эстер. Она тихонько села рядом. В руках у нее был мой блокнот-песенник.
– У меня такое чувство, что мне совершенно незачем жить, – медленно произнес я. – У меня нет семьи, я совершенно одинок. Мне никто никогда не расскажет, каким я был в младенчестве.
Тут я слегка всхлипнул.
Эстер обняла меня обеими руками и притянула к себе. А потом слегка встряхнула, чтобы я прислушался к тому, что она сейчас скажет.
– Представь, что я – твоя семья, твоя сестра.
