– Какое же прекрасное было время, – сказал наконец мой старый друг. – Мы танцевали, выступали на конкурсах, разучивали новые движения, гоняли в футбол, пока не падали от усталости… Кажется, что все это было давным-давно. Так странно… – Он посмотрел куда-то в сторону.
– Я знаю, знаю, – отозвался я.
– Ты был трудным подростком, – напомнил он.
– Я знаю, знаю…
Шел седьмой месяц моей реабилитации, когда в центр приехал Лесли и вызвал меня для важного разговора. Он ждал в медпункте, а когда я вошел в комнату, сразу встал и поздоровался. Лицо его выражало и радость, и грусть одновременно. Пришлось спросить, что с ним случилось.
– У вас все в порядке? – Я глядел на него с беспокойством.
– Да. – Он почесал в затылке и что-то пробормотал себе под нос. – Мне больно снова говорить с тобой об этом. – Он прошелся по комнате. – Но я не могу дольше скрывать от тебя: мы не смогли найти никого из твоих родственников, так что нам придется подыскать тебе приемную семью во Фритауне. Надеюсь, ты поймешь: иначе нельзя. Я буду следить за твоей судьбой и по завершении реабилитации и помогу наладить новую жизнь.
Он сел и, глядя мне в глаза, добавил:
– Может, хочешь что-то спросить? Или тебя что-то беспокоит?
– Да, думаю, мне есть что на это ответить. – И я рассказал, что до войны отец как-то упоминал, будто мой дядя живет в столице. Но я никогда его не видел и, конечно, понятия не имею, как его отыскать.
– А как его зовут? – поинтересовался Лесли.
– Его зовут Томми. Отец говорил, что он плотник.
Лесли записал в тетрадку имя загадочного дяди, а после этого сказал:
– Ничего не обещаю, но попробую отыскать его. Я скоро снова тебя навещу. – Он помолчал, потом похлопал меня по плечу и добавил: – Я слышал, дела у тебя идут хорошо. Так держать!
С этими словами он вышел из комнаты.
По правде говоря, я совсем не рассчитывал, что он найдет моего родственника в огромном городе, имея столь скудные сведения о нем. Я пошел в соседнюю комнату, чтобы поговорить с Эстер. Она раскладывала по стенным шкафчикам новую партию лекарств и бинтов. Заметив, что я стою в дверях, она улыбнулась, не отрываясь от работы. Я сел и стал ждать, пока она закончит.
– Как прошла встреча с Лесли? – спросила она после того, как разобрала последнюю коробку с медикаментами. Я пересказал ей нашу беседу, вставив в конце скептическое замечание, что не верю в возможность отыскать дядю. Она внимательно выслушала меня, а потом заметила:
– Кто знает… Может, ему это удастся.
Как-то в субботу я сидел и болтал с Эстер и Мохамедом, как вдруг в комнату вошел Лесли. Он широко улыбался. Я подумал, что он, наверное, нашел приемную семью для меня. Это значило, что скоро мне придется «репатриироваться» – таким термином мы называли возвращение юного солдата в общество, к нормальной мирной жизни.
– Что нового? – спросила Эстер. Лесли внимательно изучил мою любопытную физиономию, а потом вернулся к двери и отворил ее. Вошел высокий человек с длинными руками. Приятная и чуть застенчивая улыбка играла на его лице, придавая ему детское выражение. Он смотрел прямо и держался просто. На отца он не был похож – кожа его была темнее.
– Вот твой дядя, – гордо объявил Лесли.
– Здравствуй, Ишмаэль, – произнес тот на крио, подошел к стулу, на котором я сидел, наклонился и крепко обнял меня. Я опешил – руки безвольно повисли, я не мог пошевелиться.
«А что, если этот человек только притворяется, что он мой родственник?» – подумалось мне. Мужчина разжал руки. Я увидел, что он плачет. Слезы были настоящие, искренние! И тут я поверил, что это действительно близкий мне человек, потому что в моем племени мужчины плачут крайне редко.
Он присел на корточки рядом со мной и произнес:
– Прости, что я никогда не приезжал к вам в гости раньше. Как было бы хорошо, если бы мы узнали друг друга еще до войны. Но прошлого не вернешь. Придется знакомиться сейчас. Я понимаю, на твою долю выпало много горя. Лесли мне все рассказал, – тут он глянул на него с благодарностью и добавил: – После того, как окончится твой курс реабилитации, ты сможешь жить со мной. Я считаю тебя своим сыном. Я живу скромно, но вполне смогу предоставить тебе кров, еду и подарить тебе свою любовь и тепло.
Он снова раскрыл объятия.
Меня так давно никто не называл сыном! Я не знал, что на это ответить. Но все, похоже, ждали моей реакции. Я повернулся к дяде, улыбнулся и сказал:
– Спасибо, что навестили меня. Я очень благодарен за то, что вы предлагаете мне поселиться у вас, но я ведь вас совершенно не знаю.
И виновато опустил голову.
– Я уже говорил тебе: что было – прошло. Начнем потихоньку узнавать друг друга. Я твой родственник, чем это не повод для взаимной симпатии? – сказал он, усмехнувшись, и погладил меня по голове.
Я встал и обнял его. Он прижал меня к себе еще крепче, чем раньше, и поцеловал в лоб. Мы немного помолчали, а потом он снова заговорил:
– Сейчас, к сожалению, мне надо уходить: надо закончить работу в дальнем районе города. Но теперь я буду навещать тебя каждые выходные. И я хотел бы, чтобы ты побывал у меня в гостях. Если ты не против, конечно. Посмотришь, как я живу, познакомишься с моей женой и детьми. Это теперь и твоя семья. – Голос его дрогнул, он старался сдержать рыдания. Он снова потрепал меня по голове одной рукой, а другую подал Лесли.
– Сэр, с этого дня я буду регулярно сообщать вам о том, как идут дела у этого молодого человека, – заверил сотрудник ДЛК.
– Спасибо, – ответил дядя. Он взял меня за руку, и мы вместе прошли к микроавтобусу, на котором они с Лесли приехали. Перед тем как сесть в машину, дядя еще раз обнял меня:
– Ты похож на отца. Таким он был, когда мы росли вместе. Надеюсь, впрочем, что ты не такой упрямый. – Он засмеялся, и мне тоже стало весело. Мы с Эстер и Мохамедом помахали ему на прощание.
– Похоже, это очень приятный человек, – произнесла Эстер, когда микроавтобус скрылся из виду.
– Поздравляю, дружище! У тебя теперь есть семья, которая приютит тебя и укроет от житейских бурь, – заметил Мохамед.
– Да, похоже, это так. – Я не знал, что делать с этим «счастьем». Я не мог позволить себе по-настоящему радоваться. Предыдущий опыт показывал, что счастье слишком мимолетно и хрупко.
– Ладно тебе, гляди веселее. – Мохамед подергал меня за уши, а потом они с Эстер подхватили меня на руки и, смеясь, понесли в медпункт. Там медсестра поставила кассету Боба Марли, и мы втроем стали подпевать песне Three Little Birds. «Не беспокойся ни о чем, – пелось в ней, – потому что все будет хорошо».
