всячески пыталась поддерживать их связь. Например, когда они только начали работать вместе, одной из целей они выбрали кристаллизацию
Cas9 и точное описание его структуры. После того как лаборатория Даудны успешно справилась с этим в конце 2013 года, Даудна спросила у Шарпантье, хочет ли та стать соавтором итоговой публикации в журнале. Шарпантье, считая, что именно она принесла проект в лабораторию Даудны, согласилась. Это не понравилось Йинеку, но Даудна не отступила от своего решения. “Я из кожи вон лезла, чтобы быть великодушной по отношению к ней, – говорит она, – и, честно говоря, мне хотелось сохранить с ней и профессиональные, и личные отношения” [216].
Отчасти надеясь поддержать их научное партнерство, в 2014 году Даудна предложила Шарпантье вместе написать обзорную статью для Science. В отличие от “научных публикаций”, в которых рассказывается о новых открытиях, “обзорные статьи” представляют собой отчет о последних достижениях в определенной сфере. Их статья называлась “CRISPR-Cas9 открывает новые рубежи генной инженерии” [217]. Даудна написала черновик, и Шарпантье его отредактировала. Это помогло им залатать трещину, наметившуюся в их отношениях.
Тем не менее они начали отдаляться друг от друга. Вместо того чтобы присоединиться к Даудне и заняться поиском способов применения CRISPR-Cas9 в организме человека, Шарпантье сказала, что планирует сосредоточиться на изучении плодовых мушек и бактерий. “Мне больше нравятся фундаментальные исследования, а не разработка инструментов для их применения”, – поясняет она [218]. Была и другая причина возникшей напряженности: Даудна полагала, что систему CRISPR-Cas9 они с Шарпантье открыли в качестве равноправных партнеров, но Шарпантье считала CRISPR-Cas9 собственным проектом, к которому она лишь на поздних стадиях привлекла Даудну. Порой она называла его “своей работой” и говорила о Даудне так, словно та играла лишь второстепенную роль. Теперь Даудна купалась в лучах славы, давала интервью и строила планы по продолжению исследований CRISPR-Cas9.
Даудна никогда не понимала собственнических чувств Шарпантье и не могла найти способ справиться с холодком, который чувствовался, несмотря на внешнюю приветливость и беззаботность коллеги. Она предлагала новые и новые совместные проекты, и Шарпантье отвечала: “Отличная идея”. Но этим дело и ограничивалось. “Мне хотелось сотрудничать и дальше, но Эмманюэль явно не испытывала такого желания, – говорит Даудна с печалью в голосе. – Она так и не сказала мне об этом открыто. Мы просто отдалились друг от друга”. В конце концов Даудне это надоело. “Мне казалось, что в таком взаимодействии скрыта пассивная агрессия, – говорит она. – Мне было обидно и досадно”.
Отчасти проблема заключалась в том, что у каждой из них было собственное отношение к публичности. Когда они встречались на церемониях вручения наград и конференциях, их встречи проходили неловко, особенно когда им приходилось позировать для фотографий: Шарпантье с некоторым изумлением наблюдала, как в центре внимания оказывается Даудна, и смотрела на нее снисходительно. Эрик Лэндер из Института Брода, периодически противостоявший Даудне, сказал мне, что в разговорах с ним Шарпантье не скрывала своего недовольства славой Даудны.
Роджер Новак считал, что Даудна, будучи американкой, привыкла к похвалам, а его подруга Шарпантье, репутацию которой он оберегал, ведет себя сдержаннее, как истинная парижанка. Он настаивал, чтобы Шарпантье давала больше интервью и даже прошла тренинг по взаимодействию с прессой. “Она просто другой человек – она не с Западного побережья, а из Европы, из Франции, и ее больше волнует наука, чем газетная шумиха”, – сказал он впоследствии [219].
Это не совсем так. Хотя публичность не пугала Даудну, а признание ей льстило, на самом деле она не из тех, кто специально ищет славы. Она всеми силами пыталась поделиться популярностью и наградами с Шарпантье. Родольф Баррангу считает, что проблема в самой Шарпантье. “В присутствии Эмманюэль людям становится неловко, даже когда она позирует для фотографий или сидит в фойе перед выходом к публике, – говорит он. – Меня поражает ее нежелание делить заслуги с другими. Я наблюдаю, как Дженнифер пытается поделиться славой и даже порой проявляет излишнюю заботу, но Эмманюэль остается несколько строптивой и замкнутой” [220].
Их различия проявлялись во многом, в том числе и в отношении к музыке. На одной из церемоний, где присутствовали обе исследовательницы, каждой из них нужно было выбрать музыку для выхода на сцену. Даудна выбрала песню “On the Sunny Side of the Street” в блюзовом исполнении Билли Холидей. Шарпантье – технопанковую композицию французского электронного дуэта Daft Punk [221].
Серьезной также стала и проблема, знакомая всем историкам. Почти все участники любых событий, как правило, считают, что сыграли в них чуть более важную роль, чем кажется другим. Так происходит даже в нашей жизни. Мы прекрасно запоминаем, какой важный вклад внесли в дискуссию, но при этом хуже помним, что говорили другие, а порой и вовсе преуменьшаем значение их слов. Если смотреть на историю CRISPR с точки зрения Шарпантье, то она считает, что именно она первой занялась работой с Cas9, выделила его компоненты, а затем привлекла к сотрудничеству Даудну.
Возьмем, например, докучливый вопрос о роли tracгРНК, который снова и снова возникает в нашем повествовании. Дело в том, что tracгРНК не только участвует в создании cгРНК, которая направляет систему к нужному гену, но и остается после этого в системе и помогает комплексу CRISPR-Cas9 разрезать ДНК-мишень, о чем Даудна и Шарпантье впервые написали в своей статье 2012 года. После публикации исследования Шарпантье стала время от времени отмечать, что знала обо всех функциях tracгРНК еще в 2011 году, до того как приступила к совместной работе с Даудной.
Это начало раздражать Даудну. “На мой взгляд, если посмотреть на ее последние выступления и показанные на них слайды, можно сделать вывод, что юристы надоумили ее попытаться представить работу так, словно они уже знали, что tracгРНК играет важную роль в функционировании Cas9, прежде чем мы стали работать вместе, и это, как я полагаю, непорядочно, потому что неверно, – говорит Даудна. – Я не знаю, было ли это ее решением, или же она пошла на поводу у юристов, но у меня складывается впечатление, что она пыталась стереть грань между тем, о чем она написала в своей статье 2011 года, и тем, что было установлено гораздо позже” [222].
Когда я за ужином спросил Шарпантье об охлаждении их отношений, она ушла от ответа. В конце концов, она знала, что я пишу книгу, главной героиней которой будет Даудна, и никогда не пыталась убедить меня сместить фокус. С некоторым безразличием она
