внешнем поведении, и со стороны трудно было понять, что он мертвецки пьян. Я уже говорил, что Додик жил в очень странном доме. Со времен наших школьных лет количество оригиналов там только пополнялось. Наш сверстник по прозвищу Паук предался тунеядству с юных лет. Это не мешало ему развивать различного рода социальную активность. Паук регулярно устраивал домовые шахматные турниры и, что самое главное, регистрировал их в райкоме физкультуры и спорта. Ему удалось таким образом дойти едва ли не до первой категории. Другой заслугой Паука было получение патента на детскую игру «Забей мяч». Эта настольная игра была даже выпущена какой-то артелью. Паук носил патент при себе и, в случае задержания в пьяном состоянии, совал его в нос милиции, как заслуженный изобретатель. А в таком состоянии Паук пребывал часто. Как-то, например, он зашел позвонить в телефон-автомат в гастрономе при Доме правительства. Телефон был занят генерал-лейтенантом. Сам факт, что генерал пользовался автоматом, было легко истолковать. Он явно скрывался от жены. Паук оценил ситуацию, открыл дверь кабины, схватил генерал-лейтенанта за шиворот и выставил. Генерал остолбенел, но понял, что формально протестовать ему не стоит, ибо у жены сразу возникнут ненужные подозрения. Он подозвал милиционера и строго приказал: «Взять его и достойно наказать!» Милиционер же был собутыльником Паука и отпустил его за ближайшим углом.
В Доме-Который-Переехал был тайный клуб в котельной. Туда приходили заслуженные люди: бывший медвежатник Додик, Паук, районный военком, начотделения милиции и некоторые милиционеры. В котельной было домино, а главное — стаканы. Собиравшееся здесь общество было элитарным, и попасть в него со стороны было нельзя.
Однажды Додик хватанул литровку и пошел гулять. Его вынесло на Софийскую набережную на противоположном от Кремля берегу Москвы-реки, где до сих пор располагается английское посольство. Рядом был Дом правительства. На на бережной затесался небольшой завод «Красный факел», в клубе которого раз в неделю по четвергам заседал «президиум» общества подпольного бизнеса. Там орудовали дельцы, у которых можно было достать дефицитные рыболовные снасти.
По стечению обстоятельств Додик напоролся на пятерых членов «президиума», невинно беседовавших около парапета. «Уходите отсюда», — грозно сказал Додик. Зная, что район битком набит топтунами, рыболовы-спортсмены, ни слова не говоря, повиновались. Додик этим не удовлетворился. Он последовал за перепуганными рыболовами и повторил угрозу в уточненной форме: «Уходите, а не то придет Колька!» Рыболовы еще более заспешили, поняв наконец, что имеют дело не с топтуном, а с кем-то из Дома-Который-Переехал, заслуженно пользовавшегося дурной славой. Около Болотного сквера рыболовы стали расходиться, а один из членов «президиума» встал в очередь на автобусной остановке. Здесь-то его и настиг Додик и ни за что ни про что врезал по уху. Дело не имело бы никаких последствий, но тут взыграла гражданская совесть отставного полковника Иванова, председателя общества рыболовов-спортсменов. Он подозвал того же милиционера, который в свое время отпустил на волю Паука, и Додика повели в отделение. Многоопытный Иванов не доверил Додика милиционеру и был прав. Распоясавшийся Додик устроил в отделении скандал, и его собутыльник, майор, начальник отделения, вынужден был составить на него протокол, поскольку в присутствии полковника Иванова Додик пообещал разжаловать его в солдаты.
Дело было передано в суд. Протрезвев, Додик дал неосторожные показания: «Я готовился к экзаменам, выпил литр водки и пошел прогуляться». Родители Додика нашли ему адвоката-еврейку, а любовница Додика, жена райвоенкома, заслуженного гостя котельной, развернула бурную активность в его пользу. В результате Додик изменил свои показания: «Я готовился к экзаменам, ко мне зашли два приятеля, мы выпили четвертинку на троих».
В назначенный час я пришел к зданию суда около Третьяковки. Недалеко стояла жена военкома, которая спешно давала Додику последние наставления. Додик демонстративно встал у входа в суд, беседуя со мной. Рыболовы, боязливо озираясь на Додика, прошмыгнули в здание. Лишь полковник Иванов промаршировал с гордо поднятой головой.
Было ясно, что судья подкуплена. Она даже не упомянула первые показания Додика и делала все, чтобы смягчить его проделки. Помимо меня, Додик пригласил профорга своей институтской группы, ужасного лопуха, а также свою соседку.
Я все еще не понимал своей роли. Но все стало на место, когда начала говорить адвокат.
— Товарищ судья! Товарищи народные заседатели! Вы хорошо знаете, кто приходит в зал суда болеть за подсудимых. Мы по их виду можем судить о среде подсудимого. Посмотрите же на друзей Евгения Егорова, — показала она на меня. — Разве они похожи на завсегдатаев наших заседании?
Я скромно потупил глаза.
— Да, товарищ судья! Это говорит о многом, и вы должны обратить на это внимание!
Когда рыболовы стали давать показания, то из страха перед возмездием они явно старались обелить Додика. Особенно перестарался рыжий барыга, также член президиума. Могло даже возникнуть сомнение, а не он ли истинный виновник происшедшего.
Додик, однако, был лишь бумажным тигром и просто эксплуатировал дурную репутацию своего дома. Повинуясь наказу, я молчал, но соседка стала бойко его расхваливать:
— Когда у нас бывают скандалы, Егоров никогда в них не вмешивается!
— Егоров аккуратно платит профсоюзные взносы, — хмуро заявил профорг.
Но участника Отечественной войны полковника Иванова не легко было запугать. Он вышел вперед, как в бою:
— Я не понимаю, что здесь происходит! Это напоминает фельетон «Плесень». Родители Егорова — ответственные работники (дело было не в них, а в любовнице Додика!)...
Полковник не договаривал, но было ясно, что он обвинял суд в том, что он находится под влиянием властей. В фельетоне «Плесень» шла речь как раз о таком деле.
Додика условно приговорили к двум годам. В институте он отделался анекдотическим наказанием. Так как он не был комсомольцем, его исключили из профсоюза. Через некоторое время Додик рассказал: «Самое главное не наказание, а страх перед наказанием. Я узнал адрес полковника Иванова. Он живет в глухом переулке на Ленинградском шоссе. По четвергам я стал ждать его поздно вечером на углу переулка и здоровался с ним. На четвертый раз он пришел с милиционером».
Вот как стало лишь смеркаться,
Начал старший брат сбираться:
Вынул вилы и топор
И отправился в дозор.
Петр Ершов, «Конек Горбунок»
Летом 1955 года я снова должен был ехать на сборы, на сей раз в Дорогобуж Смоленской области.
Там не было ничего похожего на муштру Кантемировской дивизии. Кто хотел, мог спокойно удалиться в лес и целые дни играть в карты, но это
