до полметра и шириной сантиметров в шестьдесят, образовавшую проход между нарами. На противоположном от дверного проема конце канавы установили печку. Шарапов смастерил ее из каких-то трофейных металлических коробов и консервных банок из-под американской колбасы. Как ни странно, но к вечеру землянка была готова. Зюбин нарубил сухих дров. Запылал животворный огонь. И в нашем помещении стало тепло и уютно.
– Прямого попадания не выдержит, это факт, – изрек Шарапов, довольно потирая руки, – ну хоть от пуль и осколков схорониться можно.
– Золотые у тебя ребята! – крикнул проходивший мимо Вардарьян.
Нарубив оставшейся хвои, солдаты разложили ее на нарах, покрыли трофейными одеялами; воздух в землянке прогрелся и стал сухим. На нарах разместились по трое с каждой стороны. Мне предоставили место у печки слева, рядом со мной Спиридонов, у двери Зюбин. Напротив меня у печки Шарапов, рядом с ним Морин, у выхода Арчаков. Тут тоже своя устоявшаяся иерархия.
К вечеру готовы были и прочие землянки. На нашей небольшой поляне, окруженной лесом, подымались к небу три витиеватых столбика сизого дыма.
– Теперь, однако, «рамы» ждать нужно, – сказал Спиридонов, всматриваясь в пасмурное небо.
«Рамой» солдаты звали двухфюзеляжный самолет-разведчик немцев «Фокке-Вульф-189».
6 марта. Утро ознаменовалось появлением в проеме двери, занавешенной одеялом, улыбающейся физиономии старшины Путятина с металлическим стаканчиком и канистрой водки.
– С новосельицем вас дак! – певуче окая, произнес старшина. – И водочка дак ко времени-тко.
Шарапов зажег кусок просмоленного кабеля, подвешенного к потолку, и старшина по порядку стал оделять всех водкой. Морин, Зюбин, Арчаков собирались за завтраком. Выпив свои сто грамм и ощутив внутри приятную теплоту, я вновь растянулся на нарах в ожидании прихода солдат с котелками.
– В проходе-то вон, вишь, вода как набегает, – сказал Шарапов обращаясь к Спиридонову.
– Колодец рыть, однако, нужно, – ответил тот, – перед входом нужно рыть. Дежурный черпать будет. А то, однако, затопит.
– Эт-то точно, затопит, – отозвался, зевая, Шарапов, – черпать будем.
Приподнявшись с нар, я увидел в проходе лужу, образовавшуюся за ночь. Осторожно, чтобы не замочить ног, я выбрался из блиндажа. В сыром утреннем тумане обозначались силуэты ближайших деревьев. На иглах сосен и елей висели нежные капельки воды. Засучив рукава гимнастерки, я пошел туда, где вчера из воронки наши солдаты брали воду. Снег за ночь осел настолько, что в некоторых местах обнажились даже следы недавних боев за этот дальний угол нашего Смердынского мешка. Перекинув полотенце через плечо, с мыльницей в руках я было уже собрался умываться, как глаза мои столкнулись взглядом с глазами мертвого молодого лейтенанта, появившегося из-под растаявшего снега. У лейтенанта спокойное тонкое лицо, русые волосы, волнами ниспадавшие с покатого лба. Синие-синие глаза неподвижно смотрели мимо меня в небо. Капельками крови, застывшей на петлицах суконной гимнастерки, сверкали лейтенантские кубики. Сапоги и ремень уже успели снять. Лейтенант, несомненно, был моим сверстником – он прошел почти до конца рокового выступа и пал, сраженный осколком тяжелого снаряда, выкопавшего воронку – ту самую воронку, из которой солдаты черпали воду, а я собирался умываться.
И вот теперь его закопают в этой самой воронке. Какие несбывшиеся мечты и надежды окажутся похороненными здесь на болоте, в никому не ведомой глуши?! Долго стоял я около, глядя в остекленелую синь мертвых глаз убитого лейтенанта, забыв про умыванье и все вспоминая почему-то назойливую фразу старшины Путятина: «С новосельицем вас-дак».
Тяжестью давило на сердце. Было как-то не по себе. Мрачное предчувствие пронзало душу сознанием, что для кого-то это самое «новоселье» может стать кровавым и последним днем его жизни.
8 марта. Положение на нашем участке фронта стабилизировалось и ежедневно отмечалось в сводках стереотипной фразой: «Линия обороны противника проходит по прежним рубежам. Состояние без перемен».
Тем не менее высшее командование, очевидно, все-таки решило закрепиться на достигнутом положении в Смердынском мешке с тем, чтобы в дальнейшем использовать этот выступ для прорыва опять-таки на Мгу и Любань. Все силы и средства брошены на укрепление переднего края по всей линии образовавшегося смердынского клина. Начался тяжелый, изнурительный труд с раннего утра и до позднего вечера. Вкапываться в землю тут невозможно. Смердынский клин – это сплошное болото. Огневые рубим из леса. Двойные стены минометных капониров, собранных из мощных сосновых бревен, засыпаем землей и камнями, привозимыми на волокушах издалека. Пристрелка из таких капониров запрещена. Пристреливаемся кочующими минометами с последующим перерасчетом на основные позиции. Под плиту орудия подводим массивные бревенчатые «рамы с усами». Оказывается, подобный способ укрепления минометных плит хорошо известен Шарапову и Спиридонову. Покончив с огневыми, мы переключаемся на строительство общих оборонительных сооружений собственно переднего края. Тут мы помогаем нашей многострадальной пехоте, которой, кстати, очень мало, а работы – очень много. Вместо привычных траншей на передовой воздвигаются подлинные крепостные стены с амбразурами для стрелков, пулеметные дзоты, капониры для орудий прямой наводки. Стены эти кто-то в шутку окрестил Смердынским валом. Высота стен до двух метров, толщина – тоже два. Массив стен составляли бревна, связанные «в лапу», переложенные землей и скрученные проволокой.
С утра и до позднего вечера, иначе: от завтрака и до ужина, оба взвода минометной роты пилили лес, носили бревна на передовую и укладывали их на место, подкапывали землю. Норму выработки устанавливал полковой инженер. Сорок кубометров леса и земли должны были заготовить, поднести и уложить за четырнадцать часов работы шесть человек.
К восьми вечера собирались ужинать. От взвода выделялся заранее человек, который должен был к приходу остальных заготовить дров, протопить печку, отчерпать воду, накопившуюся за день в проходе землянки. После ужина уставшие за день люди сушили наводопелые портянки, шинели, телогрейки. Погода стоит неровная – случается и дождь, и мокрый снег. А работы не прекращаются. Разомлевшие в тепле люди быстро засыпают.
10 марта. В бане мы мылись 28 февраля. Пропотевшее белье с тех пор не меняли. Одолевают вши. Набравшись терпения, я решил их сосчитать – получилось 93 штуки. Солдаты от души смеялись над моим занятием.
– Так, однако, много времени уйдет, – сказал Спиридонов, – вон Зюбин, у него техника отработанная.
– Вшей бить – не лес валить, – хрипло и как-то мрачно произнес Зюбин, – в лагерях и поболе их бывало.
И, сняв рубашку, Зюбин продемонстрировал «зэковский метод борьбы со вшами». Выждав некоторое время, пока насекомые не укроются во швах рубахи или, как он выражался, «не займут огневого рубежа», Зюбин сильно натягивает шов и молниеносно проводит им вблизи раскаленной докрасна печной трубы. Слышится частый треск и ощущение чего-то лопающегося.
В землянке хохот.
– Во гады, – утирая слезы, вскрикивает Шарапов, – как с
