Это, в частности, набирающая в США силу Чайная партия, которая, так же, как и НФ во Франции, «сдвигает традиционный консервативный истеблишмент вправо». В США Чайная партия также высказывается куда более жестко по вопросу иммиграционной политики, нежели традиционные «сочувствующие консерваторы».[219]Симпатии, которые Марин Ле Пен испытывает к одному из лидеров Чайной партии, сенатору Рону Полу, объясняются в том числе и тем, что американский политик, так же, как и президент Национального Фронта, не боится говорить вслух о тех проблемах, обсуждение которых в парализованном политкорректностью американском (и французском) обществе до крайности затруднено.
Впрочем, Национальный Фронт и Чайную партию сближает не только «глубинный страх быть завоеванными иностранцами с коричневой кожей», как поэтически выразился автор статьи в Foreign Policy, озаглавленной «Je t’aime, Ron Paul».[220]Не менее — а быть может, и более — важно то, что обе партии разделяют общие консервативные ценности, в том числе отношение к христианской религии и морали. Среди активистов Чайной партии много христиантрадиционалистов, с большим пиететом относящихся к религиозному фундаменту, на котором когда-то возникли Соединенные Штаты. Во Франции НФ поддерживают многие молодые католики, которые разделяют позицию партии в отношении абортов (например, в их среде получило большую популярность высказывание Луи Альо о том, что французское государство «делает все, чтобы поощрять аборты, и ничего для сохранения жизни(детей, — К. Б.)»). Однако есть и различия. Католические организации во Франции — во всяком случае, после «де-демонизации» — находятся несколько правее Национального Фронта в таких вопросах, как отношение к сексуальным меньшинствам, планирование семьи и т. д. С другой стороны, в отношении возвращения смертной казни — сторонником которой Марин Ле Пен является еще со времен своей работы адвокатом — многие католические организации настроены гораздо более либерально.
Существует очевидный соблазн очертить — хотя бы приблизительно — границы некоего «консервативного интернационала», куда наряду с Марин Ле Пен могли бы войти лидеры американских «истинных консерваторов», такие, как Рон Пол и Патрик Бьюкенен — однако это было бы сильным упрощением куда более сложной политической ситуации. Например, одним из надежных союзников Марин Ле Пен в Европарламенте является лидер Партии свободы Нидерландов Герт Вилдерс, открыто поддерживающий однополые браки. Вряд ли «истинные консерваторы» США, выступающие за сохранение христианских моральных ценностей, смогут найти общий язык с «либеральными консерваторами» типа Вилдерса. С другой стороны, исламофобия Вилдерса (являющаяся главной пружиной его союза с Марин Ле Пен) определяет его более чем благожелательное отношение к Израилю (как к «последнему бастиону белой цивилизации» в сердце враждебного исламского мира). Подобная позиция близка американским неоконам, которые, будучи адептами глобального доминирования США, являются политическими противниками Марин Ле Пен.
Но если создание франко-американского консервативного союза представляется вполне фантастической перспективой, то возможность формирования такого же союза с Россией выглядит гораздо более реальной.
Контуры консервативного союза
Именно с Россией Марин Ле Пен (а также вицепрезидент НФ Луи Альо и многие другие члены руководящего звена партии) связывает надежды на возрождение исконно европейских ценностей, находящихся ныне в забвении и небрежении вследствие торжества мондиализма, политкорректности и толерантности. В частности, большой резонанс получило интервью Марин Ле Пен австрийской газете «Курьер», в котором она назвала Владимира Путина своим «единомышленником» и заявила, что российский президент защищает христианские ценности европейской цивилизации.[221]
На примере Национального Фронта мы видим, как знаки возвращения современной России к своим историческим корням и традициям (такие, как возрождение Русской Православной церкви, законодательное запрещение пропаганды гомосексуальных отношений, и т. д.) воспринимаются французскими «истинными правыми»[222]как символы титанической борьбы между пост и антихристианской цивилизацией англосаксонского глобализма и живой европейской традицией, опирающейся на общий для Франции и России христианский фундамент, но также как сигналы к возможному идеологическому сближению двух стран (разумеется, в том случае, если НФ станет ведущей политической партией Франции, а Марин Ле Пен — президентом республики).
Вопрос о том, чем завершится предвыборная борьба и президентская кампания 2017 г. остается ключевым для определения контуров возможного нового франко-российского союза. Ответить на него сейчас, конечно же, невозможно: слишком много факторов (в том числе, и тех, что с легкой руки Нассима Талеба зовутся «черными лебедями») могут еще повлиять на расклад сил за те почти два года, что отделяют нас от выборов президента Пятой республики.
Электоральный цикл 2012–2014 гг. показал, что у Национального Фронта есть определенный «потолок», который он пока не в состоянии преодолеть. В зависимости от характера выборов, этот потолок сейчас варьируется от 22 % до 25 % голосов избирателей Франции. На европейских выборах за НФ голосуют охотнее, на местных и парламентских — с большей осторожностью.
Дополнительные корректировки в эту картину, несомненно, внесут выборы в советы регионов (декабрь 2015 г.). Если Национальному Фронту удастся улучшить результат, полученный на департаментских выборах — хотя бы до 28, а лучше до 30 % голосов — это будет означать, что тактика «республиканских фронтов», которую используют конкуренты НФ, принципиально преодолима. Кроме того, это будет означать, что растет избирательная поддержка лично Марин Ле Пен — на состоявшемся 30 июня 2015 г. в Аррасе митинге сторонников НФ она объявила, что возглавит избирательный список партии на региональных выборах. В регионе Па-де-Кале за нее изъявляют желание проголосовать около 37 % избирателей, что значительно превосходит электоральную поддержку социалистов и правых (у «Республиканцев» на сегодня не более 32 % голосов, поддержка социалистов еще меньше). «Мои избиратели голосуют не за мои красивые глаза, а за мои идеи, — заявила Марин.[223]—Я должна показать, что мои идеи применимы на уровне региона также хорошо, как и на уровне государства».[224]
