В Канаду я приехал на с воем «вольво». Помню, что ели стифадо – восхитительное блюдо из тушеной говядины по-гречески, приготовленное матерью Андреаса Софией. Андреас был со мной любезен и во время разговора сказал: «Я буду следующим лидером греческого народа. Помоги мне по истории. Скажи мне, что надо и не надо читать». Разумеется, я обещал помощь и в дальнейшем посылал Папандреу книги греческих историков, в первую очередь Лефтена Ставрианоса.
В последующие годы я несколько раз встречался с Андреасом и переписывался с его женой Маргарет, следил за контактами Папандреу с другими оппозиционными деятелями. Постепенно мне открывались отрицательные черты его натуры: эгоцентризм, ненадежность, отсутствие политической ответственности. Обычно он говорил вам то, что вы хотели слышать, и поступал по-своему. При этом он все время греб под себя. Впоследствии, создав и приведя к власти ПАСОК и став премьер-министром, Андреас Папандреу систематически развращал греческий народ, беря займы у иностранных государств и убеждая своих сограждан, что экономика находится на невиданном подъеме. Одному из своих друзей, который усомнился в разумности такой политики и предположил, что ее итогом будет банкротство Греции, он спокойно ответил: «Это не важно, потому что мы с тобой будем в это время лежать в сырой земле» [100].
Между прочим, в этот же период первый секретарь американского посольства в Афинах Джон Оуэнс, бывший соседом Андреаса в Психико и отвечавший за контакт с премьер-министром, пришел к выводу, что с Папандреу опасно иметь дело, потому что он находится под воздействием психопатологии. Оуэнс даже поехал в Принстон и написал там об Андреасе исследование, которое потом довольно долго влияло на политику США в отношении Греции [101].
В описываемый мной период правления «черных полковников», когда оппозиционные силы, действовавшие внутри и за пределами Греции искали пути объединения своих усилий, Андреас проявлял настойчивое стремление всегда и во всем быть первым номером и обнаруживал неспособность к сотрудничеству с другими лидерами, в первую очередь с надеждой многих греков Константиносом Караманлисом. При этом он заявлял, что не верит никому, и саботировал любые действия «конкурентов».
В общем, я разочаровался в Андреасе и постепенно совершил разворот в сторону Караманлиса. Это было одно из самых главных и трудных моих решений, потому что оно шло против моих правил. Но решение созрело и вскоре я сделал первый шаг по его претворению в жизнь. В 1968 году, будучи в Париже по делам, связанным с библиотекой Хемингуэя, я отправился представиться Караманлису, который в то время жил в съемной квартире на бульваре Монморанси рядом с Булонским лесом. Я объяснил политику, кто я такой, и предложил свою помощь в работе по усилению политического влияния греческой оппозиции в США.
Разговор получился очень интересным. Караманлис с благодарностью принял мое предложение и рекомендовал мне обратить внимание на существующие механизмы и практику политического лоббирования. Даже при первом знакомстве с этим серьезным, с грубоватым юмором, человеком можно было почувствовать исходившую от него уверенность и силу. В присутствии этого фактического эмигранта в чужой стране я чувствовал себя абсолютно безопасно. Так безопасно чувствует себя обычно человек, садясь в машину с опытным водителем.
Караманлис был в то время еще женат на Амалии Мегапану, племяннице упоминавшегося уже мной известного политика Панайотиса Каннелопулоса, но я ее не помню. Впоследствии они с Амалией развелись, прожив вместе больше двадцати лет, и Караманлис больше не женился. Детей у них никогда не было, так что по греческой традиции политическое наследство Караманлиса перешло от него в дальнейшем к его племяннику Костасу.
Потом я был у лидера греческой оппозиции в Париже еще дважды, в том числе в мае 1973 года, когда произошло неудачное восстание против военной хунты офицеров греческого военно-морского флота [102]. (Кстати, все мои поездки в Париж, не имевшие отношения к делам SUNY, а также еженедельные поездки по политическим делам из Олбани в Вашингтон спонсировал греко-американский бизнесмен и активный сторонник Караманлиса Герасимос Крассас.
Кроме меня, бизнесмен помогал еще греческому журналисту Спирилону Гранитсасу, который работал в ООН. Крассас оплачивал также печатные расходы офиса Зигдиса и некоторые другие расходы, связанные с нашей общей работой.)
После жестокого подавления этого восстания эсминец «Велос» под командованием капитана Николаоса Паппаса, принимавший участие в учениях НАТО у побережья Италии, покинул акваторию проведения учений, а его команда передала в открытый эфир сообщение о печальной судьбе офицеров, арестованных в Греции, а также о своем намерении участвовать в борьбе за восстановление демократии в стране [103].
В результате моряки оказались в Риме на неопределенный срок в качестве политических беженцев и без средств к существованию. Именно тогда Константинос Мицотакис, выполнявший при Караманлисе функции руководителя его политического штаба, попросил меня отправиться в Рим с чемоданом денег для передачи капитану Паппасу через юриста короля Константина по фамилии Куратос. Чтобы лучше понимать, как в Греции делаются дела, стоит иметь в виду, что Куратос был привлечен к этой истории не потому, что он был юристом короля, а потому, что жена Куратоса, как и сам Мицотакис, была с Крита.
Поручение я выполнил быстро и без помех, и Мицотакис был доволен. Кстати, командующий «Велосом», который тоже присутствовал на моей встрече с Куратосом, показался мне исключительно умным и порядочным человеком.
10 июня я направил Бенджамину Розенталю, председателю подкомитета по Европе комитета по международным делам палаты представителей конгресса США, письмо с предложением о приглашении капитана Николаоса Паппаса на слушания в конгрессе для получения информации о событиях в Греции из первых рук. К тому моменту Паппас был уже приглашен как участник и очевидец событий, связанных с восстанием греческих офицеров, на встречу министров иностранных дел НАТО в Копенгаген. Интересно, что после падения хунты капитан сделал стремительную карьеру, дослужился до звания адмирала и в 1982–1986 годах стал командующим главным штабом греческих ВМС.
Кстати, ключевую роль в приглашении Паппаса на эту встречу сыграл сэр Хью Грин, бывший одним из ведущих организаторов кампании против греческой хунты в Европе. Сэр Хью был братом Грэма Грина, одного из моих любимых писателей, и долгое время занимал пост директора Би-би-си. Когда я познакомился с этим британским деятелем, он был председателем общественного Евро-Атлантического комитета действий по Греции, в который входили законодатели, юристы и профсоюзные лидеры европейских стран. Я состоял с сэром Хью в переписке и часто встречался с ним, когда он приезжал в Вашингтон. Он даже рассматривал меня как неофициального представителя своего комитета в США. Сэр Хью был незаурядным и невероятно интересным человеком, и я вспоминаю о нем с большой теплотой.
Так, мало-помалу разворачивалась моя оппозиционная и лоббистская работа в
