ему удалось бы предотвратить сам Раздел. Тоже сомнительно — по тем же причинам. Представляется, такой шанс возник бы только в том случае, если бы Бос вернулся в условиях военной победы — успешного вторжения ИНА и одновременного мощного восстания, которое сбросило бы британцев в море. Тогда победоносный военный лидер — поборник общинной дружбы — автоматически встал бы во главе страны.
Последний вопрос тоже занимает историков: какой стала бы Индия после независимости, если бы дело Боса победило? В случае военной победы политических соперников у него как единственного национального лидера, который в годы войны находился на передовой вооружённой борьбы с колониализмом, не осталось бы; Неру, Патель и остальные лидеры Конгресса померкли бы. Недаром секретарь Ганди Хуршид Наороджи в письме от 22 июля 1946 г. американскому журналисту Луису Фишеру (1896–1970) предупредила: «Если Бос придёт с помощью России, ни Гандиджи, ни Конгресс не смогут урезонить страну» [432].
«Критики Боса утверждали, что в случае его триумфального вступления в Индию он сделался бы лидером — диктатором… По крайней мере трижды Бос действительно говорил о необходимости периода авторитарного правления после независимости с целью произвести драматичную социально — экономическую трансформацию, которую он представлял себе будущим Индии. В его политической повестке дня наделение политическими правами женщин, крестьян, рабочих и низших каст всегда стояло в ряду приоритетов. Инерция, которая сопровождала подход формально демократического индийского государства к гигантским проблемам бедности, неграмотности и болезней, вполне возможно, приводила его в отчаяние. В этих обстоятельствах он для осуществления революционных изменений, к которым стремился, мог испытывать соблазн применить инструменты сильной партии и государства. Однако сомнительно, что регалии государственной власти притягивали его лично. Вся жизнь Боса — это серия отказов от богатства и благ, мирских удобств и радостей» [433].
Похоже, режим Боса, если бы он пришёл к власти и мог проводить свою линию, был бы чем — то сродни просвещенному деспотизму. Вместе с тем он всегда настаивал, что независимая Индия будет выбирать своих лидеров демократическим путём. Как мы видели, Бос считал, что с освобождением страны миссия Временного правительства завершится и своё слово о надлежащем порядке государственного устройства скажет народ. Об индийской версии непредрешенчества Боса свидетельствует, в частности, заявление на пресс — конференции в Берлине 12 июня 1942 г.: «Как только Индия освободится, долгом индийского народа будет решить, какой форму правления он предпочитает и кто будет руководить будущим индийским государством. У меня, безусловно, есть собственные идеи относительно послевоенной реконструкции Свободной Индии, но решение по ним примет сама Свободная Индия» [434]. Тем же, кто обвиняет Боса в стремлении насадить в партии и стране диктатуру, можно напомнить, каким диктатором обернулся в 1939 г. ревнитель демократии Ганди.
Одним из таких обвинителей выступает историк Михир Бос. По его предположению, правление Нетаджи выродилось бы в автократию сродни чрезвычайному положению премьер — министра Индиры Ганди 1975–1977 гг. Он аргументирует это тем, что в годы пребывания в лагере «оси», особенно в Юго — Восточной Азии, Боса окружали политически неискушённые люди, способные лишь аплодировать. Вместе с тем историк признаёт: Бос не был бы диктатором в привычном смысле слова, что доказывает, к примеру, его поведение в 1939 г., когда он показал себя не столько автократом, сколько переговорщиком [435]. «У Боса была способность внушать безмерную любовь и преданность… Многие его ненавидели, но те, кого он “касался”, любили его с почти непреодолимым чувством полноты. Это в сочетании с его строгими деловыми манерами, инстинктивным осознанием традиционной индийской лояльности вполне могло бы привести к революции, в которой нуждалась — и до сих пор нуждается — Индия. Как Кемаль Ататюрк в Турции, которым он восхищался, Бос вполне мог бы помочь рождению нации одновременно новой, но полной старых добродетелей» [436].
Конечно, Бос был сложным политическим деятелем, готовым и к переговорам, и к разумным компромиссам, но не с врагом (державы «оси» врагом не считал), и к принятию единоличной ответственности; даже, пожалуй, склонным к авторитарности. И всё же маловероятно, что его правление выродилось бы в автократию в духе Индиры — хотя бы потому, что Бос накопил многолетний опыт налаживания отношений между группами — не только конфессиональными общинами, но и политическими партиями, их фракциями, общественными организациями. К тому же происходило всё это в условиях, далёких от тепличных, — в антиколониальной борьбе.
Думается, есть и объективная причина, по которой Бос едва ли стал бы единоличным диктатором. Хотя Ганди начал сходить с политической сцены ещё до своего убийства (когда Индия 15 августа 1947 г. получила независимость, Махатма свою миссию выполнил), Бос не смог бы обойти самую мощную общественно — политическую организацию страны — ИНК, а власть в ней носила коллегиальный характер. Для Боса этот характер усугублялся бы сохранением сильного правого крыла, которое однажды уже нанесло ему поражение. И, несмотря на мнение X. Наороджи о невозможности для Конгресса «урезонить страну», Босу, скорее всего, пришлось бы как — то разделить власть с Неру, которого Ганди ещё в январе 1942 г. назвал своим преемником. Возможно, Неру даже при Босе сделался бы премьер — министром, хотя формой правления в этом случае почти наверняка была бы президентская республика, а не парламентская, как стало в реальности.
Однако успешное восстание против ослабленной войной Британии и приход Боса к власти означали бы, что Индия миновала бы ступень доминиона, сразу стала бы республикой, как Бирма в 1948 г., и не вошла бы в Содружество наций, как та же Бирма или другая бывшая колония с тяжёлым багажом обид на метрополию — Ирландия. Во внутренней политике приход Боса к власти означал бы достаточно резкое полевение курса правительства и постепенное проведение в жизнь намеченных им преобразований, хотя с крупным капиталом ему пришлось бы договариваться и считаться. Заметным было бы полевение и во внешней политике. Возможно, это выразилось бы в большем сближении Индии с Советским Союзом, чем произошло в реальности при Неру и его дочери, хотя идти в фарватере советской, как и чьей — либо ещё, политики Бос определённо не стал бы.
Сравнивая несостоявшегося первого лидера независимой Индии с состоявшимся, историки находят много общего: антиколониальные взгляды, обращённость к социализму, недюжинные ораторские и организаторские способности. Однако Неру британцам удалось приручить (через приручённого ранее Ганди), а Боса — нет. Различались и взгляды двух лидеров на социализм. Самьявад Боса был больше пропитан исконно индийскими понятиями равенства и справедливости, чем вестернизированный социализм Неру. Это притом, что Бос, хотя и оперировал такими сугубо индуистскими понятиями, как шакти [437], идейно
