выступил в его поддержку. Многие редакции в экстренном порядке снимали уже набранные материалы, которые так или иначе могли бы стать для Абрамова некой защитой. Никто из главредов не желал угодить в котёл, в котором уже крепко «варился» главный редактор «Невы» Сергей Александрович Воронин, которого всё же вынудили признать ошибочность публикации абрамовской повести-очерка и вскоре сняли с должности постановлением Ленинградского райкома партии от 17 мая 1963 года. Главред, подписывая в набор номер, в котором была новая повесть Абрамова (а Фёдор Александрович с 29 мая 1962 года был ещё и членом редакционного совета журнала, введённый в его состав вместе с Юрием Рытхэу по личному ходатайству Воронина), конечно же хорошо понимал, что «Вокруг да около» вещь непростая. По воспоминаниям Людмилы Крутиковой-Абрамовой, повесть тогда специально «упрятали» на задний план издания, дабы «смягчить её обобщающий смысл», но и это не помогло.
Когда снимали главного редактора «Невы», Фёдор Абрамов вместе с Людмилой был в Чехословакии. Командировка была продолжительной, чуть меньше месяца, но и там Абрамов ничуть не расслабился от всей этой панической, отчасти истерической круговерти вокруг его имени и повести «Вокруг да около».
1960-е – не 1950-е, и либеральность «Нового мира» в эти годы была предельно сдержанной. Александр Твардовский, для которого это десятилетие станет непростым временем, как в литературной деятельности, так и на посту руководителя «Нового мира», в конечном итоге всё же «переступит» ту невидимую черту, которую считал для себя гранью дозволенного в редакторских делах, столкнувшись лоб в лоб с той системой, которой он служил и от которой ему будет суждено погибнуть. А тогда, в 1963-м, он, кандидат в члены ЦК КПСС, депутат Верховного Совета РСФСР, лицо, «приближённое» к руководству страны в полном понимании этого слова, не мог пренебрегать теми постулатами, которые диктовались свыше. Сумев протолкнуть в «Новый мир» «Матрёнин двор» и «Один день Ивана Денисовича» ещё никому не известного Солженицына, Твардовский, конечно же, не мог поставить с ним в один ряд Абрамова, уже имевшего к этому времени имя в литературе. Да и нужен ли был тогда Фёдор Абрамов «Новому миру»? Ведь любое его произведение, напечатанное в «Новом мире», без сомнения, только ориентируясь на имя автора, однозначно навлекло бы цензуру, а вместе с ней и внимание ЦК партии. И уж тем более, поставь Твардовский абрамовскую «Вокруг да около» в «Новый мир», его участь как главреда была бы предрешена раз и навсегда.
Так может быть, в самом имени Фёдора Абрамова, так «пугавшего» цензоров, и таится секрет вселенского молчания «Нового мира», редакция которого на протяжении всех лет литературной изоляции Абрамова ни разу не пригласила его на страницы журнала, который он так любил и боготворил. Может быть, в этом есть ещё одна трагедия Абрамова не быть услышанным со страниц дорогого для него издания, когда-то открывшего его большому читателю.
Весь 1963 год печать всех уровней, «от мала до велика», что есть силы, не уступая друг другу, лила со своих страниц в адрес Фёдора Абрамова нравоучительные статьи, наполненные всенародным «негодованием» в адрес очернителя социалистической действительности. Наверное, не было такой газеты, которая не отметилась бы такого рода публикацией в адрес Фёдора Александровича. «Правда» и «Литературная газета», «Известия» и «Литературная Россия», «Знамя» и «Ленинградская правда», даже журнал «Крестьянка» и тот не остался в стороне… Причём публикации выходили с таким завидным постоянством, что можно было вполне подумать, что их планирует какой-то один единый редакторский коллектив.
Масла в огонь травли Фёдора Абрамова подлила газета «Правда Севера», опубликовав в 135-м номере от 11 июня открытое письмо односельчан писателя под вопрошающе-многозначительным заголовком: «К чему зовёшь нас, земляк?», под которым стояла 21 подпись веркольцев, лично знакомых Абрамову: Н. Минин, В. Семьин, П. Абрамов, А. Серебренников…
Это уже потом, спустя время, выяснится, что земляки писателя вроде как и не имели никакого отношения к «открытому письму», а те, что подписали его, вовсе не читали ни самого письма, ни повести Абрамова, в отношении которой подписывались, – то есть ни о чём слыхом не слыхивали.
Метод «открытых народных писем» в печати как «гласа общественности» был весьма популярен в СССР. Особым шиком для подавления всякого рода инакомыслия и искоренения «заблуждения» были «открытые письма земляков». Имея заказной характер, такие бумаги писались, как правило, в стенах местных районок, а на коллективных собраниях после небольшого агитационного выступления пускались по рядам, собирая подписи присутствовавших, которые в большей степени и не вникали в текст написанного.
«Открытое письмо…» и стало своеобразной затравкой, предтечей основательного бичевания Фёдора Абрамова на родине, в родной Верколе, что позволит вынести эту «народную» критику на общесоюзное общественное обсуждение. Именно он, «голос снизу», должен был проявить «степень» возмущения рядовых граждан-веркольцев повестью, написанной земляком, и уже под давлением общественного обсуждения заставить повиниться автора за свой «явный промах».
Письмо было отточено в слове, что лишний раз наталкивало на мысль о том, что руку к его написанию приложили, увы, не тракторист или доярка веркольского колхоза, а человек, умело пером владевший и при написании статьи желавший не столько пройтись по повести, сколько «взять за бока» самого автора как пишущего о деревенской жизни, но вовсе не знающего её действительности.
Написанное в стиле классических «проработочных» статей, его текст прямо-таки обливался якобы «неопровержимыми» фактами благосостояния деревни, которые Абрамов не желает замечать. Тут и немалый рост трудовой копейки за один трудодень, и прирост в сдаче мяса и молока, овощей и картофеля. И самое главное – вся эта прибыль давалась трудами добросовестных колхозников, которым в повести «не досталось» места, за исключением «нескольких девушек-доярок, работающих на погрузке силосной массы», а колхозники, по мнению автора (или авторов) письма, «забыли уже, когда по деревне ходили с коробкой на руке». Да и сама деревня «строится быстро», и даже есть «сельпо, почта, клуб, библиотека, медпункт… две начальных и одна восьмилетняя школы» и радио, а уж чтение газет и журналов и вовсе обычное дело для колхозника.
Фёдору Абрамову не забыли напомнить о том, что в повести совсем ничего нет о «роли коммунистов в деревне», и на фоне этого пробела автором повести умаляется «деятельность парторганизации и типизируется только отрицательное». Ну а уж «авансирование колхозников» в «день выборов в местные Советы» в письме названо придумкой автора. «Из советских людей Вам, конечно, никто не поверит. Но недруги наши, враги социалистического строя, постараются выдать это за истину. “Вот, мол, что делается в СССР”, – скажут они. Там без денег народ даже не голосует, – резко восклицается в письме. – Собрав только отрицательные факты, отразив настроение некоторых отсталых колхозников, Вы нарисовали неприглядную картину. Не понимаем, зачем это Вам понадобилось и какую цель Вы преследовали».
Прошлись в
