Витте, зная о тайных думах и надеждах Мамонтова, не мог не сказать ему в утешение:
— Ничего еще определенного нет в отношении Мурманска. Возникают то одни, то другие идеи… Я ж говорил в своем докладе о всех удобствах и неудобствах этой гавани. Неудобства этой гавани в том, что там почти нет лета… Затем около полугода там полутемень, местность удалена от России, от центральных питательных ее пунктов. А если бы соединить Екатерининскую гавань двухколейной железной дорогой с Петербургом и другими центрами России, если осветить весь морской берег сильным электрическим освещением, то возникнет прекрасная база для нашего флота: гавань никогда не замерзает, а главное — наш флот будет иметь прямой доступ в океан…
— А как же наш уговор относительно концессии на строительство железной дороги до Архангельска? Неужели сорвется, ведь мы уже подготовили проект… — решил воспользоваться хорошим настроением министра Савва Иванович.
— Эту концессию общество Московско-Ярославской дороги получит. Это дело почти решенное.
Витте — организатор и распорядитель выставки… Он был одним из самых влиятельных министров. И был явно доволен всем происходящим на выставке сегодня. Он чувствовал, что и молодой государь останется доволен, когда увидит все это изобилие. Увидит и старания министра, и его помощников, в том числе и Саввы Мамонтова… Да и Савва Иванович был доволен. Столько ума и организаторского таланта вложил он в устройство Северного павильона… И эти богатства должны быть лишним доказательством необходимости строительства железной дороги.
Осмотр Северного павильона закончился. Многие открыли для себя новый край, своеобразный, суровый, богатый.
Витте, сверкая парадным мундиром и орденами, милостиво повернулся к Мамонтову.
— Тюлень произвел на меня большое впечатление… Умные глаза у этого тюленя, — с улыбкой сказал он, зная, что эти слова будут занесены в газетные отчеты.
Проходя мимо Шаляпина, Мамонтов бросил ему:
— Идите с Коровиным ко мне… Вы ведь сегодня поете. Я скоро приду.
Целый день Мамонтов мотался по выставке, встречаясь с десятками необходимых людей, рассказывая им о своих павильонах. И все это время думал о предстоящем вечером спектакле «Жизнь за царя» — важном и ответственном событии в его жизни.
Деловые заботы захватывали только часть жизни Мамонтова. Он любил свою работу, любил вмешиваться в жизнь и благоустраивать ее по своим проектам, видеть, как возникают на пустующих местах дороги, заводы, фабрики. Он любил страстные споры со своими компаньонами, иной раз не верившими в реальность его новаторских решений и предложений и всячески мешавшими их осуществлению. И как бывает радостно настаивать на своем и побеждать, а спустя время убедиться в своей правоте. Но как мало у него настоящих друзей в деловом мире… Вся душа его тянется к художникам, писателям, артистам… Почему? Может, потому, что с юношеских лет мечтал об оперной карьере? Ездил учиться в Италию, имел недурной голос, но, став членом крупного акционерного общества по строительству железных дорог, увлекся предпринимательской деятельностью. А музыка по-прежнему занимала его. Друг его, Неврев, стал художником. Постепенно Мамонтов стал сближаться с художниками, скульпторами. Сам одно время заболел скульптурой и все свободное время проводил в мастерской в Абрамцеве, куда съезжались его друзья провести в тесном кругу свой досуг.
…Лет двадцать тому назад, в Риме, куда он отвез жену Елизавету Григорьевну с двумя сыновьями, образовался сначала небольшой кружок друзей. Вместе ходили по вечному городу, вместе развлекались, вместе обсуждали увиденное в художественных галереях. Так возникла потребность в общении, потребность все делать сообща… Вокруг Саввы Ивановича Мамонтова объединились такие разные по своим художественным устремлениям и способностям люди, как композитор Михаил Иванов, скульптор Антокольский, художник Поленов, искусствовед Прахов.
Часто Мамонтову приходилось уезжать из Рима по делам в Москву и Петербург, но оставалась Елизавета Григорьевна, просторный дом которой стал местом постоянных встреч друзей. Вскоре в Рим приехал Репин и тоже стал часто бывать в доме Мамонтовых. Отсюда, из Рима, где каждый камень словно кричал о вечных проблемах искусства, о вечных проблемах человеческой истории, яснее и отчетливее представилась обыденность и скука московской общественной жизни. И уже в Риме согревала только одна мысль: можно собираться в недавно купленном Абрамцеве, можно устроить так, чтобы жить с природой в неразрывности. Пройдет несколько лет, и в московском доме Мамонтова на Садово-Спасской и в его Абрамцеве действительно станут собираться Поленов, Репин, Виктор и Аполлинарий Васнецовы…
Так возникло художественное братство, основанное на общем стремлении к демократизации искусства, к сближению с народом. Высокие, честные устремления в искусстве объединили разных художников, таких, как Поленов, Виктор Васнецов, Репин и Антокольский.
И вот сейчас, проходя мимо строящегося здания, в котором должны поместиться два отвергнутых академиками полотна Врубеля, Мамонтов вспомнил, сколько душевных страданий и мук пришлось ему пережить, чтобы доказать талантливость Врубеля! Куда только он не обращался! И прежде всего к Витте. Да, Витте обещал помочь, но ограничился тем, что просил лишь великого князя Владимира Александровича, президента Академии художеств, вмешаться в решение жюри и разрешить выставить полотна Врубеля. А что великий князь… Нужно было обращаться к государю. Да, случилось невероятное: панно не были разрешены комитетом. Какая ярость бушевала в его груди!.. Но он не любил отступать от осуществления задуманного и решил выстроить отдельный павильон для панно Врубеля.
Так он и сделал. Павильон будет выстроен, а на фронтоне он велит написать: «Выставка декоративных панно художника М. А. Врубеля, забракованных жюри императорской Академии художеств».
Или вот… Кто бы мог подумать, что счастливый случай откроет ему талантливого певца? Зашел он в Панаевский театр послушать Лодия в «Демоне». Лодий хорошо пел партию Демона, но Мамонтова привлек Гудал, в исполнении неизвестного ему Шаляпина. Высокий, худой Шаляпин обладал поразительным голосом. А главное, он пытался играть, что было совершенно неожиданным в этом скромном театре. А руководил оркестром Труффи — тоже бывший участник Мамонтовской оперы. Труффи, знавший Шаляпина еще по Тифлисской опере, дал хорошие о нем отзывы. Труффи и привел Шаляпина к Мамонтову, сел за рояль, и Шаляпин исполнил несколько романсов. Но театр Солодовникова только строился. Мысль о возобновлении Частной оперы только бродила в голове Мамонтова… Тогда же Шаляпин стал солистом Мариинского театра… А теперь нельзя его отпускать в Петербург, обязательно нужно его забрать к себе, в Москву… Ну, об этом рано еще думать, пусть поработает, покажет себя… Все складывается пока неплохо. Только вот Врубель…
