К-12 был двухмоторным самолетом-бесхвосткой, первым таким отечественным самолетом военного назначения, войсковым самолетом. Помнится, что С.А. Лавочкин держался несколько настороженно, даже недоверчиво. Но по мере того как перед ним развертывались результаты довольно обстоятельно проведенных аэродинамических исследований бесхвостки, в частности ее продольной устойчивости и управляемости, настроение его заметно менялось. По вопросам прочности также все было в порядке, и заключение с разрешением на первый вылет самолета К-12 было подписано. Через несколько дней заводской летчик-испытатель В. И. Борисов поднял в воронежское небо бесхвостку конструкции К. А. Калинина. А спустя еще некоторое время он перелетел на этой машине на аэродром НИИ ВВС под Москвой. Там эта машина должна была пройти летные испытания.
— Ну, теперь я все вспомнил, благодарю вас, — произнес Ла-
вочкин. — Это очень интересная тема, и я с удовольствием поговорю с вами, вспомним старину, но в более спокойной обстановке, конечно…
Накануне дня пуска Ла-Х «зрителям» объявили, что по условиям обеспечения безопасности всех, не входящих в рабочую группу и группу спасателей, просят со стартовой "площадки удалиться в зону смотровой площадки, в нескольких километрах от СП. Мы с Некрасовым вошли в группу спасателей, получили лопаты и команду: после начала отсчета стартового времени — оно транслировалось по громкой связи — должны покинуть территорию ОТ и занять «места» в неглубоком рве, вырытом по периметру стартовой позиции.
Каковы обязанности членов группы спасателей, никто не пытался нам объяснить, понимая условность этого "формирования".
А пока шли заключительные операции и проверки, несколько человек наблюдателей-спасателей и два-три руководителя во главе с Лавочкиным находились на СП, не заходя в бункер.
День угасал, и легкий днем туман становился все плотнее. Вскоре в нем «растворилась» верхняя часть Ла-Х, стоявшей на стартовом столе, а затем сырой мрак стал беззвучно и неотвратимо поглощать и всю машину, и все окружающее. Ни малейшего ветерка, сырость, проникающая под одежду, и тишина, изредка нарушаемая странно звучавшими в тумане голосами…
Как-то незаметно все находившиеся на СП «зрители» собрались у входа в командный бункер, наблюдая за происходящим и прислушиваясь к докладам стартовой команды…
— Семен Алексеевич, а может быть сыграть отбой? — раздался вопрос ведущего.
— Нет, пуск должен состояться сегодня! — прозвучал твердый ответ Лавочкина. — Туман нам не помеха, — пояснил конструктор. Семен Алексеевич сделал несколько шагов от навеса и, оказавшись рядом с нами, неожиданно спросил:
— А знаете ли вы, товарищи мясищевцы, о чем я в последние дни изредка мечтаю? — И тут же сам ответил:
— Я мечтаю о том времени, когда вы будете хлопотать у своей «сороковки» на соседней стартовой площадке, а я как член "спасательной команды" буду наблюдать за вами… Надеюсь, вы не забудете включить меня в эту команду? — шуткой разрядил напряженную обстановку С.А. Лавочкин.
… "Объявляется тридцатиминутная готовность", — раздалось по громкой связи. "Готовность тридцать минут, стартовой команде занять свои места по расписанию. Повторяю…"
Вооружившись лопатами, мы с Некрасовым пошли к своему «месту».
Редкие фонари по периметру площадки СП практически ничего не освещали. Темнота осеннего вечера, усиленная плотным туманом, снизила видимость буквально до нескольких метров, и спасатели чуть ли не на ощупь добрались до своего «окопа». Из лопат и случайно поднятой доски устроили скамеечку, присели и стали слушать…
"Готовность десять минут", — глухо донеслось со старта. С трудом различая стрелки часов — спичек не было, оба были некурящими — засекли время. Теперь у нас появилось занятие — разглядывать циферблаты часов и «торопить» минутную стрелку… "Готовность пять минут", "Минутная готовность", — и отсчет секунд: "Десять, девять…..две, одна, ПУСК!"
Эта команда вызвала внезапно возникшее зарево, полушарием заполнившее пространство над СП. Шапка зарева «держалась» на яркой огненной «подушке» над землей. Едва эта «подушка», прорезав туман и тьму, начала расти, как грянул гром. Он нарастал с жутким ворчанием и — это мы в «окопе» хорошо услышали — явно двигался в нашу сторону. Вскочив со своей скамеечки, впившись глазами в пульсирующую огненную «подушку», мы понимали, что должны бежать, но, словно завороженные, стояли не в силах оторвать взгляда от фантастического зрелища… А огненная «подушка», покачиваясь, с надрывным ревом медленно поднималась над землей и — теперь и это нам стало заметно — удалялась, поглощаемая ночью и туманом…
— Фу, едрихин-штрихин, — выпалил свою любимую поговорку Некрасов, — кажется, на этот раз пронесло и два чудака остались живы…
Монолог Виктора Николаевича остался незаконченным. В той стороне, куда улетела Ла-Х, степь озарилась зловеще яркой вспышкой, и донесся довольно сильный, хотя и приглушенный туманом, грохот взрыва.
На площадке СП завыла запоздавшая сирена, а по громкой связи раздалась команда: собраться всем у входа в командный бункер, не подходить к стартовому столу и вообще не проявлять инициативы.
По мере приближения к бункеру удушливой смрад, вызывающий кашель и резь в глазах, становился нестерпимее. Полное безветрие и туман «заперли» на ограниченном «пятачке» все газы, образовавшиеся при пуске Ла-Х. Была подана команда всем покинуть территорию СП и пробираться на техническую позицию (ТП). Поиски упавшей и, очевидно, взорвавшейся машины отложили до утра.
На кратком техническом совещании в ангаре ТП ведущий доложил, что в районе стартового стола обнаружены "газовые рули" машины Ла-Х, по какой-то причине сброшенные с нее в момент старта. Это сделало полет машины неуправляемым, и только по счастливой случайности аппарат не упал на СП и не «накрыл» командный бункер…
С. А. Лавочкин предложил всем специалистам тщательно обдумать случившееся и следующим утром представить технически обоснованные версии, объясняющие происшествие.
Конструкторы-лавочкинцы быстро разобрались в причинах происшествия. И вот что оказалось. Известно, что мгновенное освобождение от силы, удерживающей какую-либо конструкцию, равносильно приложению к ней такой же силы, рождающей волну возмущения, «прокатывающуюся» по этой конструкции. Как раз такой случай имел место при пуске Ла-Х. Мгновенное раскрытие замков, удерживавших машину на стартовом столе, от которого ее стремилась оторвать нарастающая тяга двигателей, породило упомянутую силовую волну. Под действием ее сработали реле в системе управления газовыми рулями. Рули были сброшены, и машина стала неуправляемой буквально с первых же секунд после схода ее со стартового стола. При изучении этого случая было обнаружено, что злосчастные реле сработали потому, что при установке и закреплении на обшивке ускорителей их рабочие оси пришлись как раз вдоль упомянутой волны возмущения. Достаточно было установить реле поперек этой волны, и катастрофа была бы исключена… Что это — случайность? Нет, точнее будет сказать, что произошла очередная неувязка на «стыке» различных служб: прочности, электрооборудования и управления полетом аппарата.
