Полк, который действовал впереди, перед рассветом начал штурм вражеских опорных узлов, по льду форсировал Днепр, маскируя скрытный бросок лыжного батальона, развернулся уступом вправо и стал теснить немцев на запад. Наши пушки били по правому берегу прямой наводкой, все кругом гремело, сверкало, отсвечивало яростными вспышками пламени.
Капитан Коваленко выслал в разведку лейтенанта Жукова, и тот через полчаса доложил, что правее нашего атакующего полка путь свободен. Капитан подвинул батальон правее и приказал форсировать реку, одним броском пересечь неширокое шоссе и немедленно углубиться в лесную чащу.
— Смотрите, — предупредил капитан, — ни одного выстрела, все делать бесшумно!
В шесть сорок батальон лыжников двинулся через реку. Немцы били по льду термитными снарядами, вокруг плясали голубоватые искры, и звонкие осколки разлетающегося льда тоже были похожи на пляшущие огни.
Ловко обходя торчащие из-под снега пни на вырубленной за шоссе просеке, люди Коваленко незаметно пересекли опасную просеку, миновали невысокий кустарник и скрылись в лесу.
В лесу движение замедлилось. На предрассветном небе мерцали неясные звезды, очевидно, день должен был быть солнечным. Слева и сзади грохотали пушки, но чем дальше шел батальон, тем тише становилась канонада и более резко шуршали четыреста сорок пар лыж.
Через полтора часа Коваленко остановил батальон. Уже совсем рассвело. Вверху розовели пышно убранные снегом кроны дубов и сосен. Над усталыми людьми вились облака пара. Где-то сзади глухо погромыхивали пушки, и от этого сильнее ощущалась благословенная тишина зимнего леса.
Батальон был в тылу врага.
Батальон — не песчинка. Ему трудно укрыться от вражеских наблюдателей, трудно пройти незамеченным, особенно в прифронтовой полосе, где нервы противника обострены до крайности и где немцам чудится нападение со всех сторон. Капитан Борис Коваленко это хорошо знает и ведет свой батальон по лесам, соблюдая все меры предосторожности.
Лыжники идут молча. Изредка мелькнет комок снега — это кто-то шевельнул ветви ели. День солнечный, ясный, морозный. Вперемежку с голубоватыми тенями деревьев на снегу искрятся золотистые пятна, звонко потрескивают обледенелые стволы старых дубов.
Батальон идет в полном боевом порядке: впереди на расстоянии видимости движутся три парных дозора, вслед за ними — взвод разведчиков лейтенанта Жукова, слева и справа, держа связь с разведчиками, — два отделения лыжников с ручными пулеметами, такие же два отделения — в арьергарде. В середине — главные силы батальона во главе с капитаном Коваленко, который идет с группой связных. За капитаном идут четыре взвода автоматчиков, за ними — штаб батальона, радисты, саперный взвод, минометная рота, взвод ПТР, взвод резерва. Мелькают в лесу белые халаты лыжников, шуршат в снежных сугробах лыжи, где-то сзади, совсем глухо, словно дальний гром, звучит канонада.
Капитан Коваленко идет размашисто и ровно, как на прогулке. Он легко и незаметно перемещает вес тела на выдвинутую вперед лыжу, легко заносит палку, дышит свободно. Щеки его разрумянились, на белой ушанке серебрится иней. Капитан поглядывает по сторонам, на ходу осматривает людей: вот рядом с ним, запыхавшись, идет юный москвич Толя Горшенков, его бессменный ординарец, дальше, чуть ссутулясь и сердито посапывая, движется лейтенант Соловьев, еще дальше — маленькая санитарка, ее все зовут «ефрейтор Маруся»; справа — высокий пулеметчик сержант Лущинин, рядом с ним — лейтенант Лавреньев.
«Люди устали, — думает капитан, — надо отдохнуть. Кажется, впереди белеет поляна. Пересечем эту поляну и отдохнем».
Действительно стволы деревьев редеют, лес как будто раздвигается перед лыжниками, и уже хорошо видна широкая, покрытая волнистыми сугробами лесная поляна. Но что это? Сигнал дозорного! Четыреста сорок лыжников в одно мгновение ложатся в снег и замирают. Их почти не отличишь от снежных сугробов. Сразу наступает тишина.
Капитан Коваленко лежит на левом боку, сжимая маузер. Не шевелясь, он поднимает глаза и смотрит вперед. Впереди фыркает лошадь. На поляну выезжает всадник в немецкой шинели, голова окутана синей шалью, на шее болтается автомат. Потом на поляне показываются четыре телеги. В телегах какие-то мешки. Сзади идут восемь солдат. Они курят, кашляют, бормочут что-то.
«Черт! — думает капитан. — Оказывается, по поляне проходит дорога; на карте она не обозначена, а разведчики из-за снега не разглядели ее…»
Пока капитан думает это, одна из телег застревает в сугробе, кони останавливаются, солдаты, кряхтя, толкают телегу. Эх, резануть бы их одной очередью! Нет, ни в коем случае, поднимется суматоха…
Капитан не спускает с дороги глаз. Вот из-за деревьев показывается легковая автомашина. Шофер сигналит, но телега загородила дорогу, кони скользят, падают. Дверца машины открывается. На секунду мелькает лакированный козырек увитой шнуром фуражки и слышится повелительный окрик. Наконец телеги двигаются дальше, за ними идет машина. На дороге пусто. Выслав вправо и влево дозоры, капитан приказывает продолжать путь.
Батальон бегом пересекает дорогу, втягивается в полосу мелколесья, обходит скованное льдом болото и снова исчезает в лесу. Уже второй час дня. На протяжении семи часов лыжники идут по глубокому снегу — надо, пожалуй, сделать привал. По знаку капитана люди останавливаются, садятся на снег, закуривают. Кто-то достает галеты, открывает банки с консервами. Все это делается в полном молчании. Ни звука.
Капитан Коваленко доволен: среди лыжников ни одного отстающего, люди бодры, веселы; они знают свои силы, верят своему командиру и готовы выполнить все, что нужно, — это видно по их лицам, по тому, как быстро, ловко и охотно они подчиняются каждому сигналу.
Пока люди обедали, Коваленко приказал радисту сообщить в дивизию местонахождение батальона. Вскоре радист принял ответ: полковник Михалицын благодарит капитана и всех лыжников за умелое продвижение и предупреждает, что командующий фронтом лично следит за батальоном и приказывает овладеть намеченным пунктом во что бы то ни стало.
После часового привала батальон двинулся дальше. На пятом километре лыжники обогнули лесную деревню, в которой, как установили разведчики, был расположен немецкий полевой госпиталь. Тяжелые машины беспрерывно подвозили туда раненых, их укладывали на носилки и уносили в избы.
Когда лыжники огибали деревню, канонада стала гораздо громче, и Коваленко понял, что наши начали ту большую операцию, о которой говорил полковник. Он понял и то, что внезапный захват Тощицы, лежащей на пути отхода немцев, сразу деморализует противника и посеет в его частях панику. Сознание важности всего происходящего радостно встревожило Коваленко и наполнило его сердце гордой уверенностью, что он и его люди выполнят приказ и захватят станцию Тощицу, чего бы это им ни стоило…
