По дороге, достаточно далеко от Ганиной ямы, мы видали шурфы со свежевыкопанной землей и несколько перчаток в них. Видно было, что кто-то пытался создать видимость идущих работ. Подойдя к самой яме, остановились и на какое-то время, молитвенно сосредоточившись, постояли, а затем стали осматриваться. Я в первый раз видал заброшенную шахту – большая воронка в лесу, заросшая травой. Осторожно спустились внутрь. Увидали все ту же видимость трудовой деятельности: слегка копаную землю и брошенные рабочие перчатки. Мы склонились, взяли немного земли в руки и облобызали ее. Стали думать, где бы поставить крест. Решили, что он должен был быть наверху и рядом с ямой, чтобы обозначить это святое и одновременно страшное место.
Я облачился в фелонь, дал возглас, и началась панихида. Каждение совершал полное, по периметру всей ямы, затем спускался в нее, поднявшись, кадил народ и все окрестности – как бы из центра земли всю русскую землю. После панихиды освятил крест, окропив водой и прочитав надлежащую молитву, кропил народ и яму по периметру и внутри, на восток, юг, запад, север со словами: «Спаси, Боже, люди твоя, и благослови достояние твое». Вот, она, наша земля – достояние Божие. Многие поколения русских людей освящали и посвящали ее Богу и Пречистой Деве Богородице, а в этот день Господь благословил и меня сказать эти спасительные слова. Они сказаны как бы из самого центра ее, от того Креста Господня, который взял на себя помазанник Его и понес через собственные страдания.
Если кто засомневается в моих словах о центре земли, то пусть рассудит по-христиански, где есть центр ее. Средоточие души человека находится в сердце. В сердце должно быть жилище Духа Божия. Доказательством присутствия Бога в душе человеческой есть любовь, которая, как доказано, в преизбытке находилась в сердцах царственных мучеников. То где же, как ни здесь, где земля впитала их святые останки, и есть центр мира?
Возвратившись в гостиницу, я, улучив момент, когда Владимир Алексеевич остался один, подошел к нему и начал разговор о проблемах фонда, братства и общины. Он же отвечал: «Ну, что я могу, и что можно с меня взять? Я же не хотел, да и не хочу быть во главе фонда. Я – обычный свадебный генерал, так уж получилось. Что мог, я сделал, недавно послав наверх два письма. Денег в фонде кот наплакал. Ну что на них сделаешь? Это дело государства: они взорвали – они и должны построить. Думаю, надо нам распускаться. Рыбас занимается фондом и всем остальным. Я в его дела не лезу. Но если хотите, давайте поговорим по дороге в Алапаевск, а сейчас мне надо идти. Вы на чем едете в Алапаевск? Я на машине, если желаете, присоединяйтесь. Правда, у меня есть тут одно дело – встреча, и если она состоится, то я боюсь не успею туда приехать. Тогда поговорим после Алапаевска. Во всяком случае, все будет известно завтра».
Я покидал Владимира Алексеевича с согревающим чувством надежды на завтрашнюю поездку. Правда, тепло надежды согревало и начинающее рождаться тщеславие, которое всегда рождается из гордыни: еще бы, поездка с такой литературной громадиной! Это тебе не хухры-мухры!
Видя мое тщеславие, Господь не дал такой поездки. Как я прочитал в одной из книг, у Владимира Алексеевича была по-настоящему серьезная встреча. Он встречался с очевидцами тех страшных событий и желал узнать о судьбе Анастасии Николаевны.
Если Господь что-то не дает, значит, тебе этого и не надо. Бог, видя смирение, даст позже и в большей мере, или что-нибудь другое, что более необходимо и важно. Такая позиция позволяет христианину ни в чем не унывать и быть всегда радостным и довольным. Так и я, не получив от Господа поездки на машине с Солоухиным, приобрел гораздо большее в Алапаевске, куда мы отправились на автобусе. Об этом расскажу лишь вкратце, так как встречи с Владимиром Алексеевичем у меня больше не было.
Мы приехали туда, где под стражей в Напольной школе до 17 июля 1918 года находились узники Алапаевска: Великая Княгиня Елисавета Феодоровна, инокини Варвара и Екатерина, Великие Князья Константин Константинович, Иоанн Константинович и Игорь Константинович, Великий Князь Сергей Михайлович и молодой князь Владимир Павлович Палей. В здании райкома КПСС, где раньше располагались чекисты и обсуждали план уничтожения страдальцев за веру, удалось показать спектакль «Крест-Хранитель», который в лицах обличал злодеяния, происходившие здесь, в доме Ипатьева и по всей России. На спектакле присутствовали местные, в том числе и партийные, власти и владыка – архиепископ Екатеринбургский Мелхиседек, который настолько был очарован спектаклем, что мы превратились из непонятной для него московской делегации в самых близких друзей. Нам удалось поучаствовать и в крестном ходе к Напольной школе. А утром, когда я сослужил вместе с владыкой литургию, произошло событие, при котором четко проявилась функция всей делегации в планах властей, собравших нас сюда. Планы их, общей молитвой и соборностью, оказались разрушены.
А произошло все так. Божественная литургия в этот знаменательный день служилась особенно торжественно и легко. Возглавлял службу архиепископ Мелхиседек при полном соборе духовенства, то есть было четыре священника. Чувствовалось, как воздух вокруг проникнут молитвой. Вдруг к владыке подходит один из иподиаконов и сообщает о звонке губернатора края. «Пусть ждет: время евхаристического канона. После “Отче наш” и причастия соедините меня с ним». Служба продолжалась. Я за одни эти слова полюбил владыку. Он не пресмыкался перед властями. После причащения духовенства владыка взял телефон и, во время разговора с губернатором держа его в руке, говорит: «Братья! Звонок губернатора: найдены останки царской семьи. Необходимо принять решение. Пусть каждый из вас выскажется, что думает по этому поводу». Каждый из служащих священников высказал свое мнение. Все единогласно решили, что это не могут быть мощи Государя. Владыка тут же по телефону распорядился не воздавать останкам соответствующих почестей, а отслужить литию как по невинно убиенным, не называя имен. Впоследствии, несмотря на давление властей, требовавших признать лжемощи останками царской семьи, их так, по благословению патриарха, и отпели как невинно убиенных. Я вышел из храма с ощущением причастности к великому соборному деянию, совершенному на моих глазах.
Конечно, любопытство порок, но мне так хочется знать, как в этот момент воспринял появление царских лжемощей Владимир Алексеевич. Знаю только одно: он не был очарован, и его позиция – позиция нашей Святой, Соборной и Апостольской Церкви, а потому он не мертвый, а живой для всех нас. И потому можно сказать: «Владимир Алексеевич! Христос посреде нас!» В сердце же своем услышать ответ: «И есть, и будет!» Аминь.
