Ей хотелось встретиться с «добряком, читающим Библию», Билли Грэмом[270], имя которого стоит вслед за президентом Никсоном[271] в списке самых известных американцев. Один из директоров «Шанель и К°» пытался повести ее послушать Грэма. Но тщетно, все вокруг было блокировано, рассказывала Коко, на которую это произвело большое впечатление. Она говорила:
«Он очень умный. Он понимает свое время, живет в нем и заставляет людей понять его. Он говорит им: посмотрите на меня, я улыбаюсь, у меня прекрасные зубы, я привел их в порядок, чтобы у меня была красивая улыбка, потому что ничему нельзя научить людей, если ты безобразен. По той же причине он играет в гольф: посмотрите, я современен и если говорю вам о Библии, это вовсе не значит, что я старик».
Она посмотрела на меня: «Почему вы смеетесь?». По поводу путешествия в Даллас вздохнула: «Меня больше не возьмут на роль звезды».
Она, за очень редким исключением, не любила своих манекенщиц. Что находила она для себя в ежедневной конфронтации с ними? Еще одну причину быть одной.
Она говорила:
«Манекенщицы подобны часам. Часы показывают время. Манекенщица должна показать платье, которое на нее надевают».
Было любопытно наблюдать, когда она была со своими девушками, и слушать, как она говорит о них, потому что в них узнавала себя двадцатилетнюю.
«Они красивы, — бормотала Коко, — поэтому они и могут заниматься этим ремеслом; если бы они были умны, то уже не занимались бы им».
Ее жизнь, ее выбор в этих двух фразах. Иногда она их презирала:
«Они алчны, — ворчала она, — думают только о деньгах, вы им нужны, как прошлогодний снег». Иногда она позволяла себе умиляться:
«Я все же думаю, что они немного восхищаются мной, это мило с их стороны. Они хотят получить мои старые костюмы. Чем больше они поношены, кажется, тем больше им хочется их иметь. Это льстит им. Мари-Элен просила меня раз десять: «Вы не продадите этот костюм, Мадемуазель, мне так хочется носить его». И десять раз я должна была ответить: «Я не могу отдать его тебе, Мари-Элен, у меня нет другого».
В течение нескольких лет (в конце 50-х — начале 60-х годов) ее манекенщицы вербовались среди титулованных особ. Она всех их звала на «ты»: Мими, графиню д'Арканг, принцесс, светлейших княжен, как Одиль де Круа. Она говорила:
«Они скучали. У их матерей и бабок было другое занятие: любовь. Мужчины их круга не работали. Они всегда имели время для любви, как герои Анри Бернстайна[272]. Кому можно внушить сейчас столь поглощающую страсть? И эти бедные девушки звонят друг другу, чтобы болтать о глупостях: а что если мы поступим к Шанель? Там встретишься с подружками и заодно оденешься».
И Коко добавляет:
«Они приходят посмотреть коллекцию и остаются работать, а любви так и не находят».
Любовь… любви так и не находят. Надо было слышать, как она говорила это, она, которая отказывалась от любовных свиданий из-за своего Дома.
Ее интересовали любовные похождения ее девушек, хоть она и притворялась раздраженной. Одна прекрасная испанка увязла в сложном романе с женатым (это еще куда ни шло) и не имеющим состояния (ну и ну! она сумасшедшая!) человеком.
— Что ты будешь делать, если он бросит тебя, идиотка?
— Уйду в монастырь, Мадемуазель!
В монастырь, в двадцать лет, когда ты красива… В Мулене ей ничего подобного не приходило в голову. Глядя на манекенщиц она вновь проживала Мулен и Компьен. Эти девушки обладали теми же козырями, что и она в ту пору. Но они плохо ими распоряжались. Никак их не использовали. Идиотки, они желали счастья, они любили, хотели быть любимыми. Что-то сокровенное в Коко протестовало против этого. Не безумие ли — предпочесть счастье деньгам? Прошу прощения: не деньгам — независимости! Оставаться бедной, пленницей, рабой счастья, когда обладаешь капиталом, который надо заставить приносить плоды: красотой! Счастье или монастырь — какая путаница. «Возьмите богатого любовника», — говорила она своим манекенщицам, не слишком настаивая; она не всех их любила. Толкая их на путь, какой сама выбрала, она оправдывала себя. Все красивые девушки делали, делают или сделают то, что сделала я. И тут же открещивалась от этих красивых девушек. Нет, я сделала другое, сделала лучше, никому из них не удастся то, что удалось мне. Значит… Значит, она, Коко, не сделала того, к чему побуждала своих манекенщиц. Бедные, они не умели ничего другого, в лучшем случае продать себя с аукциона, за деньги. Она говорила:
«У женщин нет честолюбия. Они хотят иметь деньги. Это не одно и то же! Честолюбие — научиться чему-нибудь… Это их не интересует, за исключением американок, которые все время спрашивают:
— Что вы думаете об этом художнике?
— Ничего!
— Скажите, он вам нравится?
— Мне на него наплевать!
— Каких писателей вы любите?
Скучища! Надоело! И так постоянно с американками, они хотят все знать. Это утомительно, но трогательно. Поэтому им еще случается выходить замуж за европейцев, которым нравится просвещать их. Но все реже и реже. Французы становятся подобны американцам, они интересуются только своими костюмами, ходят только туда, где их увидят. Таково время. Почему женщины мирятся со всем этим?
— Мы живем, как приятели, — сказала мне одна девушка.
— И тебе этого достаточно — провести жизнь с приятелем?
Какое печальное существование! Это конец многих вещей.
Женщины получают пощечины и смиряются с ними. Я бы ревела, как корова, если бы со мной говорили, как сегодня молодые люди говорят с девушками.
И всегда начинают женщины! Зачем бегать за мужчинами? Почему не подождать, пока они придут сами? Женщины становятся безумными. Они хотят быть мужчинами. Мужчины живут за их счет. Женщины работают, платят! Можно умереть со смеху. Женщины превращаются в монстров. Какие ничтожные мужчины! Женщины — жертвы. И они жалуются… Беснуются, стучат каблуками и хлопают дверью. Они не знают, что такое быть любимой. Живут с мужчинами, которых больше занимают складки на брюках, чем их подруги. Я бы не позволила таким мужчинам чистить мне туфли. Они даже не способны на глупости ради женщины.
Женщины идут навстречу своему несчастью. Работать, много работать, все время бежать, не рожать детей, чтобы преуспеть в жизни, несутся вскачь за деньгами, уверяя, что все делают лучше мужчин… Скоро от них потребуют делать решительно все, потому что они выносливее мужчин. Китайцы это хорошо знают. И русские. Вы видели? (Мы только что узнали, что космонавтка находилась на орбите.) Они запустили наверх женщину, эти русские! Женщина перенесет все. Вообразите мужчину, рожающего ребенка! Он уже никогда не оправится после этого. Мужчина пропадает, если у него насморк».
