Перед обедом дочитал «Остров сокровищ» Стивенсона. Весь день только и разговоров, что о пиратах, о черной метке, о Сильвере. За обедом пересказывает роман нашим соседям по столу.
Перед сном снова не расстается с книжкой.
Наутро поднялись, как всегда, рано и пошли к морю — делать зарядку и купаться. Подходим к спуску на берег и застываем, пораженные. На рейде, в туманной дымке, стоит парусник.
— Вот это да! — восклицаю я. — Это же «Испаньола»…
Максим молчал, не веря глазам своим.
— Да, — говорю, — вот тебе корабль, о котором ты вчера читал у Стивенсона. Представляешь, как тебе повезло?! Такого еще ни с кем не случалось!
Максим посмотрел на меня, потом снова на корабль. Может, и в самом деле сейчас все здесь изменится! Высадятся на берег герои знаменитого романа — и начнется!..
— Папа, — наконец произносит Максим, — никакая это не «Испаньола». Это же учебное судно «Крузенштерн».
Это было так. Максим узнал корабль. Давным-давно я приносил ему книжку, в которой были нарисованы известные учебные парусники. А сегодня был День Военно-Морского Флота, и судно пришло на праздник к Юрмале.
Максим долго еще рассказывал, как он был поражен утренней неожиданностью, которая наяву — пусть на мгновение! — подтверждала сказку. Ему, наверное, было все-таки жаль, что парусник оказался н е т е м кораблем…
РЕБЕНОК ЕСТЬ РЕБЕНОК
После ужина пошел я к товарищу на пятый этаж. Максим остался в комнате играть. Когда я вернулся, дверь нашей комнаты была заперта. Постучал — ответа не было. Постучал сильнее — молчание. Где же он?
Я спустился в вестибюль, обошел все его любимые уголки — Максима нигде не было.
Я заволновался: где сын? Может, у моря? Но один, без меня, он никогда не уходил к морю. И вообще у нас с ним был уговор: если он куда-нибудь хочет пойти — он сообщает мне об этом. Так же, как и я ему. И ни один из нас никогда еще этот уговор не нарушал.
И все же я пошел к морю. Максима на берегу не было.
Между тем уже темнело. Что делать? Я снова и снова обходил все места, где он мог быть. Узнав, что я ищу сына, у вестибюля собрались чуть ли не все отдыхающие. Никто за весь вечер не видел Максима нигде.
Все переполошились. Один вызвал директора Дома творчества. Другой сидел в вестибюле и обзванивал всех, кто отдыхал с детьми. Наконец предложили поднять на поиски пограничников.
— Нет, — сказал я. — Мы живем на втором этаже. Можно забраться к нам с крыши столовой.
— Да, в самом деле. Может, он дома?
— Но он никогда не засыпал рано, — сказал я.
— Да и потом, ему же звонили — он бы ответил…
Мы легко взобрались на крышу столовой. Я подсадил мальчика-узбека, соседа по столу, до карниза второго этажа. Через минуту он был уже в нашей комнате — дверь из лоджии, на счастье, была не закрыта.
Еще через минуту, которая мне показалась вечностью, он вышел в лоджию и тихо сказал:
— Дядя Миша, Максим спит. Вот вам ключ — я вынул из скважины.
Когда мальчик спустился с лоджии, я расцеловал его.
Потом у вестибюля кто-то целовал меня. Кого-то обнимал я.
— Ой, слава богу!..
— Я так и знала, что он спит!..
— Но вы такой молодец! Вы такой спокойный!..
Вскоре все разошлись. Я остался один на площадке перед домом и разрыдался. Стоял один и плакал навзрыд. Где-то в глубине души были и страх утраты, и счастье нового обретения сына.
Потом я пошел к себе. Максим лежал на боку и, полуукрытый одеялом, крепко спал, запрокинув слегка голову.
КАК НАЧАТЬ ПОВЕСТЬ
Сказал я ему, что хочется мне написать повесть под названием «Музыкальная история». Сказал, что у меня все продумано уже.
— Хочешь, я узнаю, как ты начнешь ее?
— Конечно.
— Так вот. Ты смотришь, как я занимаюсь на скрипке, вспоминаешь свое детство, свою мечту о музыке… Вот так.
— Правда. Я действительно так хочу начать. Хотя, сынок, это уже штамп…
— Все равно это довольно хороший способ, папа, — начать с конца. Получается очень интересно.
СЛЕЗЫ ДОН КИХОТА
Снова дома, в Москве. Смотрели кинофильм «Дон Кихот». Сначала Максим смеялся. Потом становился все сосредоточеннее и серьезнее.
После фильма ушел в ванную. Нет и нет. Подхожу к двери — закрыто. Стучу — не открывает. Еще раз стучу.
— Сейчас, папа.
Открывает дверь и, пригнувшись, пряча глаза, убегает в мою комнату.
Прихожу туда — плачет. Утираю слезы. Обнимаю, прижимаю его к себе.
— Что такое? Почему ты плачешь?
— Ты понимаешь, папа? Что же это они так… с Дон Кихотом?.. Он же хороший человек. Значит, правда не всегда может выстоять перед враньем?..
— Это, сыночек, зависит от силы правды.
Привожу ему примеры победы справедливости.
— А Сервантес написал роман, чтоб и о себе сказать?
— Конечно, — говорю, — и тоже, видишь, победил, раз книга дошла до нас и заставляет людей плакать.
Понемногу успокаивается.
ПРОВОДЫ В ШКОЛУ
1 сентября 1976 года. Мы с Максимом идем в школу, во второй класс. Мать только проснулась. Накинув халат, она вышла с нами и, помахав рукой, направилась к каналу купаться.
Повсюду встречаются стайки нарядных ребят.
Пришли во двор школы перед самым митингом. Цветы и ребятишки. Ребятишки и цветы.
Максим поманил меня нагнуться и прошептал на ухо:
— Ты почти один-разъединственный проводил меня, а то все мамы…
Поцеловал в щеку и заторопился к своему классу, который уже построился у подъезда школы.
СЛОВО МУЖЧИНЫ
Трудно дается зарядка — делать ее каждый день. Но после разговора с Максимом, намеков на его лень, он входит однажды утром, в полвосьмого, ко мне.
— Папа, я сделал зарядку и обтирание. Такой, знаешь, холодной водой!
— Очень рад. Молодец.
— Теперь я каждый день буду это делать.
— Ну, дай бог, — отвечаю.
Вечером снова мне говорит:
— Знаешь, утром я делал обтирание и зарядку.
— Допустим, сначала зарядку, — уточняю я, — а потом обтирание.
— Конечно, — отвечает Максим. — Ты меня поймал на логике, папа.
— Да нет, я просто так, — говорю. — Вот хорошо бы и завтра тоже: и зарядку, и обтирание. Да еще без моих понуканий. А?
— Ты в самом деле хочешь этого? — спрашивает сын.
— Конечно. Это же совершенно необходимо каждому человеку. Вспомни своего любимого Суворова!
На другой день снова встает ровно в семь, делает зарядку и обтирание.
— Вот видишь, папа, я и сегодня сделал все, как надо. Это уже второй день. Ты удивлен?
