7 марта 1904 года, по прибытии в Порт-Артур, Макаров отдал приказ по эскадре, в котором подробно излагались способы использования радиоприемной аппаратуры кораблей для определения направления на противника. В приказе прямо говорилось, что «беспроволочный телеграф обнаруживает присутствие, а потому теперь же поставить телеграфирование это под контроль».
Мероприятия адмирала Макарова в области радиотелеграфной связи, осуществлявшиеся им полвека тому назад, способствовали тому, что вскоре на кораблях по радиосигналам научились не только узнавать о приближении противника, но подчас и расшифровывать его телеграммы.
Макаров хорошо знал военное наследство выдающегося русского полководца А. В. Суворова, внесшего ценнейший вклад в сокровищницу отечественной и мировой военной науки и доказавшего всему миру, что русская военно-теоретическая мысль не является пленницей иностранных влияний, что она оригинальна и вполне самобытна.
Влияние Суворова отразилось во многих положениях «Тактики» Макарова. Макаров указывал, что суворовские «три искусства» особенно необходимы для моряка. Глазомер — это хороший морской глаз, умение ориентироваться, ибо на войне моряк должен по отрывочным и зачастую неточным данным представить себе всю обстановку, чтобы быстро принять правильное решение.
Из суворовской системы обучения, считал Макаров, моряки могли бы почерпнуть для себя немало поучительного. Суворов хорошо понимал, что только маршировкой на плацу нельзя подготовить людей к войне, что еще в мирное время надо проводить маневры, которые возможно больше напоминали бы войну. Недаром Суворов говорил: «Тяжело в учении — легко в походе (то есть на войне); легко в учении — тяжело в походе».
Макаров понимал, что если от быстроты решений командира так много зависит в бою на сухопутном театре, то еще более необходимо это качество для моряка, ибо на корабле время считают часто секундами и долями секунды.
Макаров считал, что военный руководитель обязан знать военную историю не только своей страны, но и страны противника. Изучая военную деятельность английского адмирала Нельсона и полководческое искусство Наполеона, он дал им свою оригинальную характеристику.
Подобно своему предшественнику адмиралу Бутакову, Макаров был далек от раболепного преклонения перед иностранными авторитетами, как бы ни преклонялись перед ними консервативная часть офицеров флота и руководящие военные круги. Макаров подверг критике высказывания Мэхэна и Коломба и указал на беспочвенность теории «морской силы» первого и теории «господства на море» второго. Но эта критика Макарова носит несколько односторонний, классово ограниченный характер, он совершенно не касается идейно-политической основы воззрений Мэхэна и Коломба. Ошибкой Макарова является также то, что он рассматривал войну на море в отрыве от общественно-экономического и технического развития страны. Политической основой теории Мэхэна — Коломба является откровенное оправдание стремления американо-английского империализма к мировому господству. Эта сторона теории осталась вне поля зрения Макарова. Ее сугубо реакционная сущность была полностью разоблачена лишь в наше время. Что же касается военно-тактических положений этой теории — «вечных принципов» морского боя и достижения господства на море методом генерального сражения или блокады, то здесь Макаров, опровергая измышления зарубежных специалистов, делает ряд метких замечаний, которые дают право считать русского адмирала первым флотоводцем-ученым, давшим правильную критику ложной теории «владения морем». «Два авторитета по стратегии — Мэхэн и Коломб, — писал Макаров, — говорят, что главной целью флота во время войны должно быть командование морем. До сих пор это понималось таким образом, что флот, командующий морем, беспрепятственно и совершенно открыто в нем плавает, в то время как его разбитый противник не смеет показаться из своих портов. Так ли это будет в настоящее время? Инструкции, имеющиеся по сему предмету, советуют этому победоносному флоту избегать ночью встреч с миноносцами своего противника и потому скрывать тщательно свои огни и ходить хорошим ходом. Если победоносный флот этого не сделает на ночь, то несколько единиц из его состава будут уничтожены в первую же ночь и может быть столько же в последующую. Моряки отчасти помирились с этой ненормальностью, но если бы все это изложить перед посторонним человеком, то он был бы поражен. Он, вероятно, переспросил бы несколько раз, так ли он понял и действительно ли ему сказали, что грозный флот должен прятаться от остатков разбитого им неприятеля».
Так остроумно высмеивал С. О. Макаров эту лжетеорию зарубежных военных авторитетов.
«Я лично не сторонник раболепного поклонения принципам… — писал он далее. — Заговорив о принципах вообще, позволю себе оказать еще раз, что к ним надо относиться осмотрительно… Я советую изучать такие почтенные труды, как труды Мэхэна и Коломба, но не считать, что выводы их, основанные на примерах парусной эпохи, безусловно верны в наш век машин и электричества… Причина, почему я проповедую такую крайне непопулярную мысль (подчеркнуто нами. — Б, О.), заключается в том, что материальная часть на флоте совершенно переменилась. Тактика исследует оружие, но оружие-то наше совершенно иное, откуда история почти никаких указаний по тактике дать не может; между тем любители громких фраз постоянно твердят „на строго исторических началах“ и так этими фразами злоупотребляют, что многие начинают действительно искать тактические правила в истории»124.
Макаров с величайшим уважением относился к истории. Он отводил ей важное место в системе знаний. Но никогда отжившее и вытесненное ходом событий не заслоняло от него настоящего. Боевой опыт флота прошлых эпох он отнюдь не считал образцом для флота своего времени. Поэтому он с полным основанием доказывал, что выводы Мэхэна и Коломба, подтверждаемые примерами из истории парусного флота, когда корабли в большой мере зависели от ветра, а в бою применялись такие приемы, как абордаж и брандеры, совершенно несостоятельны в век машинных двигателей и электрической энергии.
Макаров не дал развернутой критики взглядов Мэхэна и Коломба в целом. Однако несомненной заслугой его является то, что он очень ярко и убедительно доказал шаткость «в самых основаниях» важнейшего принципа доктрины Мэхэна — Коломба и этим заставил многих моряков отечественного и зарубежных флотов отказаться от общепризнанных до него лженаучных теорий.
Заслуга Макарова перед отечественным флотом заключается в том, что он первый, опираясь на опыт прошлого, наметил правильные пути развития военно-морского искусства, намного опередив свое время. Последующие войны показали жизненность многих положений, выдвинутых Макаровым в области военно-морского искусства. Это касается в одинаковой мере как теории, так и практики, как тактических приемов в бою, так и использования новых видов оружия — боевых средств флота. Макаров в течение всей своей жизни боролся за внедрение на флоте минно-торпедного оружия, за создание тактики его использования, за широкое применение для активных целей мин заграждения, за участие в эскадренном бою совместно с различного рода надводными кораблями подводных лодок, которые в то время еще только появлялись. Макаров предвосхитил и отчасти осуществил идею взаимодействия в бою артиллерийского и минно-торпедного оружия, предложил меры противолодочной обороны, разработал методы траления, оборудовав специально для этой цели военные корабли, использовал в целях разведки беспроволочный телеграф (радио). Все это и еще многое другое сделал адмирал Макаров для русского флота, опираясь на свой богатейший опыт.
