Заслуга Макарова перед отечественным флотом заключается в том, что он первый, опираясь на опыт прошлого, наметил правильные пути развития военно-морского искусства, намного опередив свое время. Последующие войны показали жизненность многих положений, выдвинутых Макаровым в области военно-морского искусства. Это касается в одинаковой мере как теории, так и практики, как тактических приемов в бою, так и использования новых видов оружия — боевых средств флота. Макаров в течение всей своей жизни боролся за внедрение на флоте минно-торпедного оружия, за создание тактики его использования, за широкое применение для активных целей мин заграждения, за участие в эскадренном бою совместно с различного рода надводными кораблями подводных лодок, которые в то время еще только появлялись. Макаров предвосхитил и отчасти осуществил идею взаимодействия в бою артиллерийского и минно-торпедного оружия, предложил меры противолодочной обороны, разработал методы траления, оборудовав специально для этой цели военные корабли, использовал в целях разведки беспроволочный телеграф (радио). Все это и еще многое другое сделал адмирал Макаров для русского флота, опираясь на свой богатейший опыт.
На протяжении всей своей необычайно плодотворной военно-морской деятельности Макаров и словом и делом доказывал, что боевые действия флота должны быть активно-наступательными, а не пассивно-оборонительными. В основе его воззрений как военного теоретика лежал принцип единства стратегии всех вооруженных сил государства, что только и могло, по его мнению, обеспечить успешный исход войны. Этот принцип был совершенно новым для того времени. Таким образом, Макаров предстает перед нами не только как замечательный моряк, но и как прогрессивный военный деятель в самом широком смысле этого слова.
Все сказанное дает нам право видеть в лице адмирала Макарова крупнейшего военного мыслителя дореволюционной России, передового стратега своего времени, одинаково сильного как в области теоретических обобщений, так и в применении их на практике.
«…У нас есть корабль, который даст возможность сделать то, что не под силу ни одной нации и к чему нас нравственно обязывают старые традиции, географическое положение и величие самой России»
С. О. Макаров
Полярные страны с незапамятных времен привлекали к себе внимание людей. Никакие другие географические открытия и исследования не потребовали столько упорного труда, самопожертвования и энергии, не сопровождались таким количеством жертв, как открытия, совершенные в этой части земного шара. Но неудачи не останавливали смелых исследователей. Дежнев, Беринг, Малыгин, братья Лаптевы, Прончищев, Челюскин, Пахтусов, Циволька, Розмыслов и многие, многие другие явились продолжателями дела целой плеяды бесстрашных и славных, хотя и безвестных русских «ходоков на север», водивших туда свои утлые ладьи еще со времен древнего Новгорода125.
Новая Земля издавна посещалась русскими поморами, которыми, по-видимому, и была открыта еще в XI веке, о чем свидетельствуют два креста, найденные голландским мореплавателем Виллемом Баренцом на северном острове Новой Земли в 1596 году.
Далекий Шпицберген, получивший широкую известность с 1596 года, после вторичного открытия его голландцами, фактически еще задолго до этого был хорошо знаком нашим поморам под именем Груманта. Поморы не только ежегодно ходили туда на промыслы, но и подолгу там жили; так, помор Старостин прожил на Груманте безвыездно тридцать семь лет.
Многие экспедиции снаряжались и отправлялись в северные моря, с задачей открыть новые морские пути и неизвестные земли, попытаться проникнуть к скрытому льдами загадочному Северному полюсу. Но редкая из этих экспедиций оканчивалась благополучно.
В XVIII веке выдающимся событием явилась русская Великая северная экспедиция, участники которой обследовали и нанесли на карту необозримые пространства сибирского побережья Ледовитого океана, открыли и описали новые земли и острова.
В конце первой половины XIX века особый интерес к полярным районам начинают проявлять англичане. Но мрачная эпопея Франклина, трагически погибшего со всеми своими спутниками, произвела в Европе столь сильное впечатление, что интерес к исследованию Севера надолго угас.
Только в конце XIX столетия экспедиция мужественного норвежского ученого и полярного исследователя Фритьофа Нансена к Северному полюсу (1893-1896гг.) снова пробудила интерес исследователей к Северу.
Не удивительно, что и Макаров, всегда живо отзывавшийся на все, что имело отношение к морю, заинтересовался проектом Нансена еще в 1892 году, когда готовилась его экспедиция.
Макаров не был согласен с Нансеном, считавшим, что достичь Северного полюса удобнее всего, дрейфуя на вмерзшем в лед корабле, и задумался над тем, как можно достигнуть этой цели более простым и надежным способом. Но постоянно отвлекаемый другими делами, он на время вынужден был отложить решение заинтересовавшей его проблемы.
Зимою 1892 года, возвращаясь домой после заседания в Географическом обществе, где обсуждался проект Нансена, Макаров был заметно возбужден и, обращаясь к своему спутнику Ф. Ф. Врангелю, сказал: «Я знаю, как можно достигнуть Северного полюса, но прошу вас об этом пока никому не говорить: надо построить ледокол такой силы, чтобы он мог ломать полярные льды. В восточной части Ледовитого океана нет льдов ледникового происхождения, а следовательно, ломать такой лед можно, нужно только построить ледокол достаточной силы. Это потребует миллионов, но это выполнимо»126.
С той поры мысль о ледоколе неотступно преследовала Макарова. Он пользовался всяким случаем, чтобы обогатить свои познания об арктических странах, собирал сведения о полярных льдах, их свойствах и особенностях, изучал литературу об Арктике и описания полярных путешествий.
Макаров предвидел огромные затруднения в осуществлении своей идеи и понимал, что предстоит борьба, ибо нужен был очень веский предлог для оправдания больших затрат на постройку ледокола. И Макаров решил, что самым подходящим предлогом может послужить сама экспедиция Нансена. Если от Нансена в течение трех лет не последует никаких вестей, это позволит выступить с предложением идти на выручку или на поиски следов пропавшей экспедиции. Однако Нансен благополучно вернулся после трехлетнего дрейфа. «Возвращение Нансена и „Фрама“, — замечает Макаров, — лишило меня того предлога, который мог дать возможность собрать средства к постройке ледокола, и мне пришлось придумать другой мотив, на этот раз чисто коммерческий».
