Этот пренеприятный эпизод мог иметь самые печальные последствиях. Известно, что после большого успеха двадцатилетней Людмилы Гурченко в фильме «Карнавальная ночь» появились два фельетона и карикатура, которые обвиняли юную студентку в том, что она брала деньги за встречи со зрителями и концерты. После этого от нее отшатнулись все режиссеры, и Гурченко потонула в забвении, как сама пишет в книгах «Мое взрослое детство» и «Аплодисменты». К счастью, описанный случай прошел для Высоцкого без последствий. Новое время — новые песни…
За подписью некоего фрезеровщика с завода «Серп и молот» в «Комсомольской правде» было опубликовано письмо, в котором автор весьма самоуверенно утверждает, что на «Таганке» царит режиссерский деспотизм, что там нет актеров, а те, что есть, не могут себя проявить… Знакомый журналистский маневр той поры: приписать свои мысли представителю рабочего класса или народу вообще. И этот единственный, сфабрикованный в кабинетах голос был обращен к миллионам слушателей, которые с утра до вечера прокручивали километры пленки с записями Высоцкого или ночами стояли в очереди в кассу «Таганки», чтобы увидеть, что за исчадие ада этот режиссер…
Летом 1968 года в «Советской России» появилась острокритическая статья под названием «О чем поет Высоцкий?». И в качестве главного аргумента обвинения певцу предъявлена цитата… из песни Юрия Визбора.
Дошло и до неслыханной бюрократической дерзости. При открытии Дворца культуры в пригороде Серпухова Высоцкий не успел допеть первого куплета своей песни, как на сцену выскочил какой-то местный начальник, схватил микрофон и самым бесцеремонным образом распорядился: «Немедленно прекратите это безобразие!»
Как Высоцкий реагировал в подобных случаях?
Есть, конечно, свидетельства очевидцев, но доверимся ему самому. Однажды его назначили на роль в фильме «Земля Санникова». Прошли пробы, группа была сформирована, сроки съемки определены, билеты куплены… Но перед самым отправлением некий влиятельный руководитель без всяких объяснений вычеркнул Высоцкого из списка участников картины. С болью в сердце рассказывал Высоцкий в письме к своему другу Говорухину о том, чего стоило ему получить отпуск в театре и как в последний момент ему пришлось вернуть билет и попрощаться с расстроенной группой.
«Чувствую, вырвут меня с корнем из моей любимой кинематографии, — с горечью пишет он, — а в другую меня не пересадить, у меня несовместимость с ней, я на чужой почве не зацвету…».
Мы хорошо себе представляем, что значит для артиста жестокое вмешательство бюрократов в его творческую жизнь. И каким контрастом этому звучат приведенные выше строки из личного письма, какой кристально чистый патриотизм они излучают. Можно представить себе, с каким настроением начал работу над будущим фильмом коллектив после такого инцидента. А случай этот был не единственным в судьбе Высоцкого. Приведу выдержку из одного интервью Анатолия Утевского:
— Однажды Володя сказал мне, что все эти гонения на него — дело рук Суслова. Вы знаете, ведь были времена, когда даже знакомство с Высоцким считалось грехом.
Утевский — юрист, работал в следственных органах и знает, что говорит.
* * *
Постоянной темой для разговоров в компании или вдвоем стали гастроли театра за рубежом. Высоцкий подробно рассказывал, как театр встречали во Франции осенью 1977 года. Здесь он был особенно обстоятелен, потому что в печати появились краткие, отрывочные сведения, основанные на отдельных отрицательных мнениях. Некоторые западные газеты специализировались на всяческих сплетнях, пикантных подробностях закулисной жизни актеров. Но во французской печати появилось и больше сорока рецензий, содержащих серьезный анализ и высокую оценку работы театра. Даже спустя два года Высоцкого продолжали волновать французские гастроли. Он с воодушевлением рассказывал, как успешно они проходили: «Это было замечательно! Как нас встречали и в Париже, и в Лионе, и особенно в Марселе, который очень похож на нашу Одессу… Там проявили к нам необыкновенное внимание. Я думаю, что за последние десять лет такого отношения не было проявлено ни к одному драматическому театру, гостившему во Франции».
Речь идет не только о русской публике, ее в зале было не так уж много, хотя среди русских зрителей находились и такие, которые посещали каждый спектакль по нескольку раз. Но как французы преодолевали языковый барьер, тот самый, которого, как у нас говорят, не существует для болгарского зрителя? Высоцкий пояснял, что все пьесы шли с синхронным переводом на французский язык. Он громко звучал не только в наушниках, но и в зале. Поначалу актеров раздражал равнодушный голос переводчицы, которая дословно переводила на французский великолепные стихи Пастернака в «Гамлете». Но потом они привыкли к этому двуязычию, и спектакли шли нормально.
Во Франции Высоцкий в последний момент отказался петь на митинге, созванном левацкими и анархо-экстремистскими организациями. Увидев экзальтированные толпы и прочитав их инфантильные лозунги, он убрал свою гитару и ушел, убежденный, что им нужны не песни, а элементарный учебник истории. Так что экстремисты не обрели в Высоцком своего единомышленника, не сумели завербовать его для своего дела. Только в глазах некоторых неисправимых ортодоксов с бюрократическим мышлением Высоцкий мог выглядеть «диссидентом». Он отличался от них и образом мыслей и зоркостью взгляда, да и цели и намерения у него были совершенно иные. Ему были одинаково чужды и фанатизм хулителей и старательность чиновников, озабоченных лишь своей карьерой.
Американские журналисты провоцировали Высоцкого на нью-йоркском аэродроме, задавая ему вопросы, на которые были запрограммированы ответы антисоветского содержания. Он дал им достойный отпор, ответив контрвопросом: «Не думаете ли вы, что если у меня есть проблемы с моим правительством, то я приехал решать их здесь?» (Отец очень гордился этим ответом сына.) Очередная сенсация не состоялась. Некоторые люди, не знающие условий жизни в наших странах, думают, что, если человеку нужно решить какой-нибудь вопрос, он не станет ходить по кабинетам и инстанциям, стучать по столу и добираться даже до самого верха, а схватит гитару и запоет…
Однако в то же время Высоцкий был глубоко оскорблен, когда не в меру усердный сотрудник посольства, обняв его на аэродроме, начал инструктировать, как себя вести, и сообщил, что ему уже куплен обратный билет и что он улетает раньше, чем это было условлено. Вследствие этого отменены шесть уже объявленных концертов. Разумеется, при таком положении вещей объятия чиновника не показались Высоцкому особенно приятными.
