Первая битва была при Турине, а когда войска Максенция отступили к городу, то горожане не пустили их, а открыли ворота только Константину. Вторая битва прошла при Вероне. Потом произошло поворотное сражение под Брешией, где погиб любимый военачальник Максенция. Дальше уже многие города сдавались Константину без всяких сражений. Константин вот-вот уже должен оказаться у ворот Рима, но Максенций не выходил даже на улицу, потому что некий оракул предсказал ему неизбежную смерть, если он покинет пределы города. В эти часы и дни он занимается только тем, что пытается всеми магическими способами выяснить свою судьбу и защитить себя по всем «законам гороскопа». Дело дошло до полного абсурда: он вспомнил, что прогнать Севера и Галерия от стен Рима у него получилось при префекте Аннии Анулине, но поскольку его уже не было, то он специально нашел его потомка с тем же именем Анний Ануллин и назначил префектом.
Все авгуры и гаруспики Рима были мобилизованы. Сначала он приказывал убивать львов для гадания по их внутренностям, но когда львы не помогли, начал вспарывать животы беременным женщинам, чтобы гадать по внутренностям их младенцев. Но внятного ответа о своей судьбе он так и не находил. Тогда он обратился к святая святых римских прорицаний — Книгам Сивилл, которые открыли ему, что «в этот день должен погибнуть враг римлян». Ничуть не сомневаясь в том, о ком идет речь, он осмеливается и выходит из дворца, чтобы возглавить финальное сражение за пределами города, тем более его давно уже хотят увидеть не столько даже солдаты, сколько простолюдины.
Максенций направился к северу от Рима и по левому берегу реки Тибр доходит до того места, где ее пересекает Мульвийский мост (Pons Mulvius), — в трех километрах от города. Дабы блокировать наступление Константина, Максенций разрушил Мульвийский мост, но потом решает биться с ним на правом берегу, для чего приказал навести через реку понтонную переправу из лодок. Здесь сосредоточились его самые преданные силы, которым было что терять и выигрывать от грядущего сражения, — преторианская гвардия. По подсчетам историков, участвующие в битве у Мульвийского моста части армии Максенция насчитывали от 75 до 100 тысяч человек, в то время как воинов Константина было в два раза меньше. Когда Константин подходил к Риму, Максенций распределил тяжелую конницу по флангам, а в центр поставил преторианцев и италийских призывников.
Константин пошел на очень большой риск и решил прорвать отряды Максенция прямым натиском. Для этого он отобрал лучших всадников и, единолично возглавляя атаку, на полной скорости бросился на левое крыло кавалерии Максенция. Эта атака решила исход всего сражения. Наверное, здесь было больше морального превосходства, чем физического. Ошеломленные столь стремительным нападением, тяжеловооруженные кавалеристы Максенция бросились бежать на лодочный мост, совсем не предназначенный для такого поворота событий. О том, что несчастная италийская пехота бросилась врассыпную, можно и не говорить. Единственно, кто решился сражаться до конца, были преторианцы — им было что терять и чего бояться. Преторианцы не подпускали к Максенцию, а он, в свою очередь, ринулся бежать по лодочному мосту, — страшной ловушке, которую сам себе приготовил. На столь ненадежном мосту без него уже была большая давка и паника… Его конь оступился и сбросил его в реку, где он под тяжестью доспехов пошел ко дну. Максенций отправился на битву с Константином, чтобы обрести власть над миром, а обрел смерть. В этот день враг римлян действительно погиб… Это произошло 28 октября 312 года.
Римляне потребовали от Константина уничтожить всех людей узурпатора, чтобы они никогда не смогли вернуться к власти. Константин прославился своим милосердием — он помиловал всех, кто сражался на стороне Максенция, и включил его части в состав своей армии. Историки называют его отношение к сторонникам Максенция всеобщей амнистией, но в те времена настоящую всеобщую амнистию бы не поняли, потому что родственники временщиков часто сами хотели быть еще большими временщиками. История самого Максимиана Геркулия и Максенция показала, что другие члены клана вряд ли не будут мстить. Поэтому Константину пришлось убить двух сыновей Максенция и доказать римлянам, что больше в этом городе ничего подобного не повторится. За победу над тираном римский Сенат наградил Константина статусом величайшего августа и великого понтифика, которые оставались с ним до конца его дней. Константин не ставил себе специальной цели возрождать республиканские традиции Рима, каковые наивно приписывались Максенцию, но именно при нем римский Сенат на небольшое время и впервые за последнее столетие превратился в реальный политический фактор. Можно сказать, что если Максенций добился того, что все вдруг вспомнили о том, что Рим существует, то Константин добился того, что вдруг вспомнили о том, что в этом Риме существует Сенат. И теперь этот всеми забытый Сенат навсегда будет с Константином, наделив его самыми высокими титулами, какие только возможны были на этот момент в таком странном с политически-правовой точки зрения государстве, каким была Римская империя в начале IV века.
В честь победы у Мульвийского моста в 315 году в Риме, между Палатином и Колизеем, была построена трехпролетная Триумфальная арка высотой 21 метр и шириной 25,7 метра, известная как арка Константина. В политическом смысле она уникальна тем, что посвящена победе не над внешними врагами Рима, а над внутренним. В архитектурном отношении она примечательна тем, что воспроизводит элементы декора трех других знаменитых триумфальных арок Рима — Траяна, Адриана и Марка Аврелия, то есть так называемых «хороших императоров» из династии Антонинов, столь милых сердцу римлян. Как и на остальных арках, здесь соблюдены все законы жанровых изображений, где целый калейдоскоп мифологических сюжетов римского язычества символизирует конкретные исторические события. Среди них есть и жертвоприношения языческим богам, в которых участвуют самые признанные политики в Риме императора Константина на момент 315 года, — его отец Констанций Хлор и его коллега-август Лициний. Любили и умели в Вечном городе строить на века, а ведь эта арка была воздвигнута в кратчайшие сроки, что во многом объясняет ее эклектические заимствования из уже существующих образцов. Однако парадокс был в том, что пока художники обдумывали рельефы Лициния, увековеченный ими в мраморе август уже добивался лавров Максенция, ведя с Константином открытую войну. История Империи продолжалась. Константину на тот момент было 40 лет.
